Ирина Измайлова - Собор. Роман о петербургском зодчем [litres]

– Какая прелесть! – Элиза обернулась к мужу. – Ну что за умница этот Салин! Прелесть, да и только!

– Это ты у меня прелесть, – любуясь женой, сказал Монферран.

Элиза была в платье из темно-серого тяжелого атласа, сшитом изысканно и изящно. Оно очень шло к ее посеребренным на висках волосам, уложенным слегка игриво. Она рискнула даже обнажить шею, но такая отвага была оправданна: ее шеей еще можно было залюбоваться… Правда, самое опасное место над ключицами Элиза спрятала под аметистовое колье.

Когда все уже уселись, и кухарка принесла вместе с лакеем дымящиеся блюда, и второй лакей стал разливать вино, явился с опозданием архитектор Ефимов с букетом хризантем и с извинениями, которые были приняты тотчас: настроение у всех было наилучшее.

Однако, едва была откупорена первая бутылка старого портвейна, едва были произнесены первые тосты, как внизу послышался шум. Кто-то бранился с дворником и чего-то настойчиво требовал.

Огюст резко встал из-за стола и, кинув гостям короткое:

– Простите, господа, – вышел на лестницу.

Внизу, в слабо освещенном вестибюле, топтался Егорушка Демин. Завидев на лестнице главного архитектора, он попятился, словно ожидал от этой встречи только самого наихудшего.

– Что произошло, Егор? – с верхней площадки спросил Монферран. – Ты из собора?

– Оттуда, Август Августович… – заикаясь, проговорил юноша.

– Что там такое?

Не замечая тупой боли, тут же возникшей в правом бедре, Огюст сбежал по ступеням и остановился напротив растрепанного мастера.

Егор опустил голову и ответил:

– Мы работу прекратили днем еще, как вы велели. Только вот я с мастерами заприметил, что у алтаря слева мрамор отошел в одном месте. Пирон [65] Пирон – железный шип для скрепки камней в кладке. ломаный попался… Ну а там же леса… Мы решили быстренько подправить мрамор. Две опоры и сняли из-под лесов-то, они загораживали нам место. Кто ж знал, что он полезет…

– Кто полез?! Что произошло?! – бледнея, вскричал главный архитектор.

– Леса упали, Август Августович, – чуть слышно шепнул Егорушка. – Балюстраду у иконостаса попортили…

– К черту балюстраду! Люди были на них?

– Были, – одними губами ответил Демин.

– Ах вы, мерзавцы! Кто-нибудь разбился? Пострадал?!

– Господина профессора Алексеева, художника… убило, кажется…

Монферран пошатнулся:

– Что значит «кажется»?! Алеша, шубу! А, черт, не до шубы тут!

Оттолкнув Егора, пытавшегося ему еще что-то сказать, Огюст выскочил из парадного, спотыкаясь, скользя по утоптанному снегу, проскочил дворик, выбежал на набережную. Мороз был жестокий, жгучий, но архитектор его даже не почувствовал. Как сумасшедший он пробежал по набережной, миновал мост, кинулся через площадь, напрямую, и его едва не сшиб летящий во всю мочь рысак.

– Одурел, что ли, старый олух?! – загремело ему вслед напутствие кучера, но он не обратил на него внимания.

За ним, тоже скользя и спотыкаясь, бежали Егорка, выскочивший за ним Карлони и Алеша с шубой в руках, но догнать его не удалось даже Демину.

Задыхаясь, хватаясь за воздух, он вбежал в пустой и холодный собор, освещенный лишь несколькими зажженными внутри смоляными факелами.

Прямо перед ним, в дальнем конце восточного трансепта, воздвиглась безобразная груда расползшихся досок и бревен, возле которой неловко сновали несколько человеческих фигур. Пол вокруг развалившихся лесов был чем-то залит и забрызган…

– Главный! – гулко пронесся под высокими сводами чей-то смятенный голос.

И тотчас в освещенное пространство ворвался и предстал перед Огюстом призрак. В первое мгновение он действительно подумал, что это призрак профессора Алексеева, ибо быть самим профессором Алексеевым это существо не могло. Подтянутая, всегда такая безукоризненная фигура художника была вся покрыта слоем сизо-белой жижи, которая комками и лепешками облепила его голову, струйками стекала с его превратившихся в сосульки волос. Нечто мешковато-громоздкое, что было прежде его шубой, топорщилось на спине и боках бедного профессора.

– Николай Михайлович! – прошептал Огюст, замирая перед этим видением и еще не решаясь окончательно узнать Алексеева.

Профессор между тем, увидев главного архитектора, воздел кверху руки со сжатыми кулаками и, сплевывая белую жижу, прохрипел:

– Вы мне ответите за это, Монферран! Вы что же, убить меня решили?! Какой мерзавец убрал опоры из-под лесов?! Я не ангел и не птица, чтобы летать с такой высоты! Хорошо еще, что не до самого карниза поднялся!

– Хорошо, что чан с гипсом стоял под лесами! – пробасил из темноты кто-то из рабочих. – А господин главный архитектор тут и ни при чем, мы сами виноваты.

– Мне плевать, кто виноват! – бушевал Алексеев. – Что я, мальчишка, чтобы меня купали в гипсе, как дурака? Я буду жаловаться! И имейте в виду, мсье: у меня испорчена енотовая шуба, фрак, разбиты очки и сломана трость. Да, и часы потеряны…

– Но вы целы? – с трудом выталкивая из горла горячий комок воздуха, спросил Огюст.

– Исключительно чудом! Чудом, слышите! – прорычал профессор.

Монферран охнул и, придерживаясь рукой за балюстраду, осел на профировые ступени иконостаса.

– Август Августович! – испуганно закричал подскочивший сзади Егор Демин и тут же, забыв всякое почтение, наскочил на Алексеева: – Вы что ж это тут орете?! Как вам только не стыдно?! Сами-то зачем полезли на леса? Велено было никому не работать.

– Я об этом ничего не слышал, – уже спокойнее, начиная приходить в себя, воскликнул художник. – С утра не мог, вот вечером и пришел. Я хотел посмотреть, не трескается ли опять эта проклятая штукатурка. И вдруг… Послушайте, сударь вы мой, – это относилось уже только к Монферрану, – да что с вами такое, в самом деле! Я же невредим. И почему вы в одном мундире?

– Потому что с вами тут и нагишом из дому выскочишь! – зло проговорил Алексей, опуская на плечи хозяина шубу. – Лезут, куда не надо… И вы тут, братцы, тоже смудрили, – он покосился на мраморщиков, – напились на даровое…

– Напились?! – ахнул профессор. – Что я слышу?! До сих пор по всему Петербургу ходят легенды, что рабочие не пьют на строительстве у господина Монферрана по причине исключительной его строгости и нетерпения к пьянству. И вдруг…

– Да праздник сегодня у нас! – взревел вдруг Алексей. – Неужели не знаете?!

– Какой праздник? – растерянно спросил Алексеев.

– День рождения Августа Августовича, – сообщил Карлони, к этому времени успевший отдышаться после гонки через площадь.

– У вас день рождения, сударь? – В голосе профессора прозвучало смущение. – Позвольте же вас поздравить…

– Спасибо, – ответил, усмехаясь, Огюст и напряг руку, лежавшую на балюстраде, чтобы оторваться от холодного порфира и встать, но у него внутри все дрожало, и колени не разгибались. – Все ваши убытки, господин профессор, будут вам возмещены, поверьте.