Ирина Измайлова - Собор. Роман о петербургском зодчем [litres]

– Нет, мне надо еще в библиотеке поработать, – покачал головой Огюст. – Что бы там ни было, а работа есть работа.

– Какая вам библиотека сегодня? – почти сердито воскликнул Алексей, появляясь на пороге привратницкой с белым пластырем на лбу и с тарелкой гречневой каши в руках. – Что вы, в самом деле, Август Августович? На вас лица нет от усталости. Не пущу я вас в вашу библиотеку, и все тут. После начитаетесь. Сейчас скажу Аннушке, чтоб готовила ванну, да и отправлю вас спать!

– Раскомандовался! – фыркнул Огюст, чувствуя, однако, что слуга прав и лучше не спорить: его только что не шатало от усталости.

В гостиной, уже усаживаясь к камину, он вдруг заметил на самом краю светлого ковра, озаренного мерцающими бликами, странные темные пятнышки, будто брызги чернил. Однако он не принял их за чернила, цвет был слишком знаком.

– Элиза, – воскликнул архитектор, поднимая на жену удивленные глаза. – Откуда кровь? Что у вас случилось?

– Это кровь из Алешиного носа, – ответила не раздумывая Элиза. – У него, когда он пришел, опять началось кровотечение, я едва остановила. Аня перепугалась до смерти… Знаешь, Анри, мне кажется, он ей очень нравится…

– Алексей Анне? – Огюст пожал плечами. – Я давно заметил. Ну так что же? Смешно было бы, если бы он да не нравился… Послушай, Лиз, ты знаешь, что такое там было? Что было сегодня, а?

– Знаю. – Элиза сидела в кресле напротив мужа и при этих словах вся подалась вперед. – Я знаю. Было восстание. Восстали полки. Но их разогнали и расстреляли на Неве.

Монферран посмотрел на нее недоуменно и даже немного испуганно:

– Откуда тебе известно это? Кто-то здесь был? Кто-то тебе рассказывал?

– Никого здесь не было, – почему-то поспешно ответила молодая женщина. – Но я сама ходила на площадь. И к Неве.

Огюст вскочил с кресла. Ему показалось, что огонь камина выплеснулся на ковер, ему под ноги.

– Ты… Днем?! Но ведь там стреляли!

Элиза засмеялась:

– Ах, как испугался! Но вот же я, цела… Я не могла не пойти туда, Анри, ну ты же понимаешь… Я знала, что и ты ведь тоже там. Правда, тебя я там не видела. Но зато увидела, что творится на изгороди твоего строительства, и поняла, что ты уже там. И тогда ушла.

– Дрянная, сумасшедшая девчонка!

И он с возмущенным видом отвернулся к камину.

Элиза тоже встала, знакомым движением сзади обняла плечи мужа и стала ластиться, ероша левой рукой волосы на его висках, слегка касаясь губами его щеки, грея ее дыханием.

– Извини, Анри, не сердись на меня, пожалуйста… Я же циркачка… Натура такая. Зачем ты женился на циркачке?

– Лучше никого не нашел! – по-прежнему сердито ответил Огюст, но тут же обернулся. – Элиза, Элиза! Кто бы мог подумать, что здесь это произойдет… Ах, как странно, как дико! Как страшно…

– Ты осуждаешь их? – тихо спросила она. – Тех, кто восстал?

Огюст вспыхнул:

– Конечно да! Для чего они пролили кровь? Для чего подставили мирных людей под картечь? Или им неизвестно, что революции – это кровь? Или кровью можно добиться добра?!

– Но они хотели отмены рабства, Анри!

– Откуда ты знаешь? Кто тебе сказал? – спросил Огюст.

На миг Элиза смешалась, потом решительно ответила:

– Об этом говорили там, на площади.

– Ты не так хорошо понимаешь по-русски, чтобы разбирать быструю речь, Лиз. Кто сказал тебе? – настойчиво спросил Монферран.

Но она упрямо мотнула головой:

– Слово «рабство» я хорошо понимаю. Вспомни, как Сухоруков кричал: «Это мой раб!» – когда бил Алешу головой о карету… Анри, ты же сам считаешь, что рабства в цивилизованной стране быть не должно!

– Тише! – Он схватил ее за руки и притянул к себе, будто испугался за нее. – Тише, Лиз, тише… Да, да, я считаю так, но я считаю, что этот вопрос можно решить без революций. Они слишком дорого обходятся. Во Франции революция уничтожила культуру, убила веру в Бога! Послушай, Лиз, давай не будем об этом говорить… Прошу тебя. Если Луи спит уже крепко, то я пойду на него взглянуть, и давай ляжем. Да?

– Да… Да, конечно, – прошептала Элиза и опустила погасшие в одно мгновение глаза. – Да, пойдем к Луи.

Детской в квартире на Большой Морской прежде не было. Огюст сам ее сделал, пригласив для этой цели двоих рабочих, которые попросту отгородили стеной дальнюю часть коридора с небольшим окном, а дверь библиотеки, оказавшуюся за новой стенкой, перенесли правее, прорубив новый дверной проем. Маленькая квадратная комнатка была обита золотистым штофом и украшена изящнейшими барочными орнаментами. Пол ее целиком покрывал ковер со светлыми акварельными узорами, и посреди этого ковра, в сплетении вытканных на нем розовых кустов, стояла, окутанная дымом кисеи, белая, невесомая колыбелька.

Войдя в детскую, Элиза тихо откинула край полога.

Кудрявая головка ребенка была немного повернута к двери, и вошедшие увидели серьезное личико, с приподнятыми, будто в минуту сомнения, бровками, казалось прорисованными коричневой тушью. Самый Курносый Из Всех Носов (так прозвал Огюст нос своего сына) безмятежно сопел, ибо Луи не знал и не ведал о потрясениях, свершившихся в этот день. Ему просто не было до них дела.

Несколько минут муж и жена стояли над колыбелькой, держась за руки, ничего друг другу не говоря. Потом Элиза опустила полог и потянула Огюста за руку, шепнув чуть слышно:

– Идем… Не то проснется. Он стал просыпаться от взгляда.

Они уже выходили из комнатки, когда над входной дверью залился звонок. Элиза вздрогнула и вся напряглась, и Монферран почувствовал, как задрожала ее рука в его руке.

Из комнатки в другом конце коридора выскочила Анна, подбежала к двери, спросила:

– Кто? – и ей что-то ответили, но что именно, слышно не было. Однако девушка отшатнулась от двери, кинулась к хозяевам и, дрожа с ног до головы, пролепетала:

– Это… полиция!

– Ну и что? – зло проговорил Монферран. – Подумаешь, событие! Теперь, наверное, по всем домам, что ближе к площади, будут ходить. Однако мы не так уж и близко… Открой!

– Нельзя, барин! – вскрикнула Анна и вдруг расплакалась. В коридор вышел Алексей и, глянув на дверь, над которой опять забрякал колокольчик, перевел взгляд на Элизу.

– Что делать, Элиза Эмильевна? – спросил он спокойно.

Услышав Аннино «нельзя, барин», Огюст догадался о том, что случилось, но все же отшатнулся, когда Элиза, повернувшись к нему, тихо и твердо произнесла:

– Анри, в твоей библиотеке… там – раненый офицер. Я подобрала его на лестнице, за три часа до твоего прихода, когда в очередной раз выходила тебя встречать…

У Монферрана на мгновение явилось желание непристойно выругаться, однако оно мелькнуло и исчезло, а в сознании вдруг возникла странная мысль: «Когда-то такое уже было. Когда же? Ага, помню! Это когда за Тони гнались жандармы. Ну да! В самом деле похоже!»