Марина Аэзида - Хасинто. Книга 1

— А что вассал? Ну, тот, бывший? Что с ним стало? — Вот бы Диего сказал, что он поплатился, что он мертв! Нет, не просто мертв, а что его убил де Лара!

— Не знаю наверняка, что с ним… Дон Иньиго вместе с идальго де Рохесом — отцом доньи Табиты, — ему мстить отправились. Всех земель тот предатель лишился, это точно. Сеньор их потом своим идальгос раздавал.

Вот так известие! Ну как, как матушка посмела умолчать?! Идальго Рохес ведь их, Варгасов, вассал! Конечно, Хасинто пока не управлял своими владениями, но все-таки! Он имел право, обязан был знать обо всем, что творится с его людьми!

Подавив злость на мать, Хасинто спросил:

— Так а что с самим этим? Он жив?

— Понятия не имею, — Диего развел руками.

— Гореть ему в аду!

— Я надеюсь, что он уже там горит! Ох, видел бы ты их вместе, Чинто! Это я о доне Иньиго и донье Марие Табите! Я вот застал… до беды этой. Он — такой… высокий, сильный. Ну, ты знаешь. А она с ним рядом такая… маленькая, прекрасная, как цветок, тоненькая, как веточка. А глаза! Синие-синие, как… как озеро в солнечный день. А улыбка у нее знаешь какая была? Такая, что кажется, будто из-за туч солнце выглянуло, осветило, согрело.

Его лицо приняло отстраненное, мечтательное выражение, а в воздетых к небу глазах горели восторг и обожание.

Вот ведь! Неужто приятель был влюблен в Мариту? Похоже на то. Разумеется, влюблен безнадежно, безответно, и все-таки: как он посмел?!

Диего продолжил:

— Знаешь… Однажды я наблюдал: сеньор из поездки вернулся. Хмурый, усталый. А она его встречать вышла. И только господин ее увидел, и ушла угрюмость, заулыбался он, лицо разгладилось! Вот так-то вот… А через месяц ее не стало. Дон Иньиго когда с войны приехал, так сразу в новый бой отправился: тому мерзавцу мстить. А потом, как вернулся, скрылся в опочивальне и много, много дней не показывался. Когда наконец вышел, то был почти таким, каким обычно, до этого. Улыбался даже, чего-то говорил. Я подумал: успокоился, значит. Но осенью опять что-то с ним стряслось. Помрачнел, злым стал, как бык на корриде. Чем дальше, тем злее. А начиналось все вот как сейчас… И снова уехал он куда-то. Вернулся еще смурее. А весной в Саньтьяго-де-Компостела паломником сходил — и стал спокойный, радостный даже. Я подумал: хорошо, утешился наконец. Ага! Не тут-то было! Вот, опять… сам видишь, — юноша сморщил лоб, почесал подбородок и с сомнением протянул: — Хотя, может, надумал я все? Мало ли… вдруг он только сегодня не в духе? Надеюсь на это…

Диего зря надеялся. Увы, первая его догадка оказалась верной. Не прошло и нескольких дней, как сеньор отбыл, взяв с собой Гонсало и десяток воинов. Все дни до отъезда не выходил к трапезе, не тренировал их с Диего, даже не разговаривал с ними. Только в последний день, когда они вышли к воротам его провожать, сказал, чтобы хорошо ходили за лошадьми и собаками.

— Дон Иньиго! — вырвалось у Хасинто. — Позвольте спросить, когда мы увидим вас снова? Далеко ли вы уезжаете, надолго?

Как он только набрался смелости — или глупости? — спрашивать. Диего ведь предупреждал: когда сеньор в таком состоянии, вопросов лучше не задавать.

Словно подтверждая это, де Лара смерил Хасинто тяжелым недобрым взглядом. Тем удивительнее, что все-таки ответил:

— В Толедо и дальше. Я не знаю, когда вы меня увидите. Может, никогда…

«В Толедо и дальше»… Куда дальше? В Аль-Андалус, земли измаильтян? Отрядом всего в дюжину всадников?

Уточнять Хасинто не дерзнул. Склонил голову и проговорил:

— Мы все с нетерпением будем ждать вашего возвращения.

— Ждите. Или не ждите. Мне все равно.

Для Хасинто и Диего с отъездом сеньора мало что изменилось. Все те же утренние тренировки. Только теперь они упражнялись то сами по себе, то под присмотром идальго Мартинеса. Потом, днем, как всегда возились на конюшне и псарне. Хасинто давно познакомился с собаками, у него даже любимец появился — большой, шустрый Салвахэ.

Все свободное время Диего и Хасинто проводили вместе. Бились на мечах и палках, болтали, делились воспоминаниями, играли в шахматы. В последнем умении приятель оказался искуснее, Хасинто ни разу не сумел его победить.

Домочадцев сеньора встречали редко. Зато Хасинто наконец узнал, кому принадлежал четвертый силуэт, виденный тогда в часовне. Оказывается, дяде дона Иньиго — мужу его тетушки, — немощному, потерявшему в бою ногу. Понятно, отчего он жил в замке племянника и большую часть времени проводил в обществе святых отцов, а не рыцарей.

Доньи Беренгария и Бланка тоже нечасто попадались на глаза — в основном лишь в храме. В другое время они, если выходили из замка, то гуляли по саду. Оруженосцам же там делать было нечего — их жизнь протекала на подворье и воинской площадке.

Тем удивительнее, что однажды после обедни донья Беренгария подозвала их. Она стояла неподалеку от часовни вместе с прислужником, чье лицо полностью скрывалось за огромным букетом роз.

— Диегито, — проворковала сеньора, — я хочу попросить вас о помощи. Пожалуйста, не откажите.

Понятно, что юноша не отказал бы, даже если хотел. Он сразу приблизился, а донья обратилась уже к Хасинто:

— Чинтито, и вы тоже. Прошу.

Надо же! Она помнит его имя! Конечно, их представляли друг другу, но это было так давно. С тех пор они и словом не перекинулись, обмениваясь лишь знаками приветствий.

Хасинто подошел и поклонился.

— Рад услужить вам, донья.

— О, благодарю. Вы с Диегито замечательные юноши! Мой Иньигито гордился бы такими сыновьями!

Интересно, сеньора всех называет ласкательными именами? Ладно, насчет них с Диего понятно — в конце концов, они для нее дети, мальчишки. А вот слышать «Иньигито» вместо «Иньиго» как-то странно.

Донья между тем закатила глаза к небу, вздохнула печально и, наконец, сказала, зачем их позвала:

— Возьмите у него цветочки, будьте так любезны, — она кивнула на прислужника. — И ступайте за мной.

Ее белое, будто присыпанное мукой лицо озарилось благодушной улыбкой, в уголках губ и глаз собрались тонкие морщинки, поползли к щекам и подбородку.

Хасинто никак не мог понять, нравится ему сеньора или нет. Вроде бы доброжелательна, благосклонна, разговаривает по-хорошему, но чересчур елейно. Из-за этого кажется, будто она не слишком искренна.

Диего взял половину букета, вторую забрал Хасинто и… лицо прислужника открылось. Ордоньо! Нет, только не он! С той памятной ссоры они с пажом избегали разговоров и даже встреч. Но теперь деваться некуда: у них общее поручение: помочь донье Беренгарии. Уколов друг друга взглядами, как шипами, они двинулись за сеньорой.

Донья привела на кладбище. С того вечера, как Хасинто узнал о смерти Мариты, он оказался здесь впервые. Не приходил, опасаясь вновь утонуть в горе. Трусливо, конечно, недостойно рыцаря, скорбящего о возлюбленной, но как побороть малодушие? От одного воспоминания об окруженном розами надгробии на глаза наворачивались слезы, а сердце сжималось, вот-вот готовое остановиться.