Марина Аэзида - Хасинто. Книга 1

Несмотря на занятость, тревога не отпускала. Начиная со второго дня с отъезда сеньора Хасинто нет-нет, да поглядывал на ворота и прислушивался, не загудит ли рог, не раздадутся ли возгласы. Но все было тихо…

Все было тихо и спустя пять дней. На шестой он услышал шум, гвалт и выбежал к воротам. Оказалось, что это всего лишь возвратились воины, сопровождавшие пленных.

Гонсало спешился, подошел к Хасинто и, скорее утверждая, чем спрашивая, произнес:

— Дон Иньиго не вернулся?

Хасинто покачал головой.

— Что ж, я этого ожидал, — вздохнул Гонсало.

— Почему? Вы говорили, что он вернется раньше вас.

— Я так думал. Но когда был у ибн Мансура, туда же явился явился дон Иньиго. А потом дальше поехал.

— Куда?

— Он не сказал.

Гонсало отвернулся и двинулся к конюшне. Наверняка тоже волновался, но не спешил делиться с Хасинто мыслями и догадками.

Оставалось мучиться неизвестностью и ждать, ждать…

Поздним вечером к Хасинто подошел ибн Якуб и сказал, что можно снять повязку. Наконец-то!

— Идемте за мной, юный идальго, — произнес мавр, увлекая его в сторону от замка.

Удивительно: Хасинто вроде исходил подворье вдоль и поперек, но сарацин привел в место вовсе незнакомое. Вокруг возвышались голые, лишенные хвои сосны. Будто скелеты! День вмиг погас, а между стволов пробился алый закатный свет, превратив скелеты в свечи.

— Дайте руку, — шепнул ибн Якуб.

Хасинто только что заметил, что лекарь одет по-сарацински: даже платок на голове накручен.

Вот мавр достает нож, цепляет повязку, а в следующее мгновение она просто исчезает. Странно. Хасинто опускает взгляд на руку: она расплывается перед глазами. Так сильно, что даже пальцы не пересчитать. Он щурится, всматривается и наконец видит… Видит, как на фоне сине-черной кожи копошатся белые черви.

Он кричит и пытается их стряхнуть. Непослушные пальцы трясутся, двигаются медленно, медленно до невозможности. Но черви не падают, а перебираются на левую руку, покрывают ее до локтя.

— Черви! Это черви! — восклицает Хасинто.

— Конечно, черви, — шипит ибн Якуб и хихикает. — В могиле всегда черви.

Из груди вырывается вопль. Черви переползают на лицо, лезут в глаза, забиваются в ноздри, начинают пожирать плоть. А он даже пошевелиться не может. Нет спасения!

Хасинто сел на ложе, хватая ртом воздух. По лбу струился липкий холодный пот.

Хвала пресвятой деве Марии — всего лишь сон! Страшный, жуткий, яркий, но — сон.

Наконец удалось отогнать страх и прийти в себя. Дыхание выровнялось. Сейчас бы лечь на другой бок и снова попытаться заснуть, но мысль — вдруг там, под повязкой, и впрямь что-то не то? — не давала покоя.

Хасинто нащупал лежащий неподалеку пояс, вытащил из ножен кинжал, вложил в правую руку, а левой взял щипцы и подхватил один из непогасших углей — хорошо, что такие еще остались. Стараясь не споткнуться, подошел к столу и зажег лампу. Сейчас! Сейчас он все узнает.

С замиранием сердца он принялся разрезать повязку.

Еще чуть-чуть.

Почти.

Да!

Желтоватая лента повисла на локте. Теперь поднять рукав, посмотреть. Убедиться, что все хорошо, и сон — только сон.

— Что ты, дурень, делаешь?

Сердце стукнулось о ребра и заколотилось, готовое выскочить из груди. От испуга Хасинто подпрыгнул, охнул и, обернувшись, выронил кинжал. Тот почти беззвучно упал на солому.

— Д-дон Иньиго…

Де Лара сидел на кровати. Его лицо было скрыто в полутьме, но голос невозможно спутать с другим.

Вот только вдруг это сон продолжается? Иначе почему Хасинто не услышал, как сеньор вернулся?

— Дон Иньиго, вы… вы мне не снитесь? Это правда вы?

— Отвечай на вопрос, эскудеро.

— Мне приснился кошмар…

— Я догадался. По воплям. Но повязка-то в чем виновата?

— Там было про руку… И там были черви…

— Ясно. И ты подумал, что сон вещий.

— Нет, сеньор. Просто… решил проверить.

— Погаси лампу, — прохрипел де Лара.

Хасинто не подчинился. Бросился к дону Иньиго, припал к его руке и спросил:

— Это правда вы? Это не сон?

— Сон? Ну, может, ты мне снишься, — проворчал он, а потом шепнул: — Лучше бы все последние дни оказались сном…

— Вы… вы не нашли его?

Де Лара выпрямился, оттолкнул Хасинто и процедил:

— А что, похоже, будто я сияю от счастья?

Нет. Не похоже. Не стоило задавать вопрос, заранее зная ответ. И голос, и поведение сеньора говорили, что поездка оказалась тщетной. Снова.

— Погаси же проклятую лампу наконец! — теперь Хасинто послушался, а Иньиго Рамирес сказал: — Иди на свое ложе и притворись, будто тебя нет. Иначе отправишься спать на конюшню.

Да он бы с удовольствием отправился куда угодно! Только бы не находиться здесь, боясь лишний раз вздохнуть и зная, что дон Иньиго, скорее всего, так и просидит без сна до самого рассвета. Но Гонсало просил: когда сеньор вернется, будьте рядом, хоть это и сложно. Похоже, оруженосец знал, о чем говорит.

Что ж, Хасинто не уйдет. Останется здесь. Пусть даже придется дышать тише, чем младенец, и не шевелиться, изображая бревно.

Он думал, что уснуть не получится, и оказался прав. Это даже хорошо. Зато услышал звук шагов. Тут же вскочил с ложа и выпалил.

— Доброе утро, сеньор.

Де Лара окинул его мутным взглядом и, ничего не сказав, шагнул к двери.

Нельзя вот так отпускать дона Иньиго! Почему нельзя? Хасинто сам точно не знал. Просто не хотел его отпускать.

— Нет! Подождите!

Он ринулся к сеньору, взял его руку в свою и, рухнув на одно колено, воскликнул:

— Позвольте мне пойти с вами! Вдруг все же понадоблюсь! Я… Мне…

— Довольно слов, — отрезал де Лара. — Можешь идти за мной, если хочешь. Только молча.

Иньиго Рамирес отправился в противоположную часть замка — в башню, где держали знатных пленников. Добравшись до верхнего этажа, остановился и протянул:

— Хочу отрубить сарацинскому выродку голову…

У Хасинто в груди похолодело. Убивать сына мавританского рико омбре не просто глупо, еще и опасно. Зачем наживать кровного врага?

Нужно либо сказать сеньору о своих сомнениях, либо молчать, как тот велел. Поддержать его своим молчанием, либо удержать от неразумного поступка.

Сейчас или никогда.

Хасинто задержал дыхание и спросил:

— Зачем его казнить? Кровного врага наживете. Лучше потребуйте тройной выкуп и…

Возле уха просвистел воздух. Кожу обожгло, в ушах зазвенело. Спустя мгновение пришла боль.

Хасинто зажмурился, но тут же открыл глаза. Дон Иньиго медленно опускал руку и смотрел яростным взглядом. А ведь сеньор предупреждал, что нужно молчать, Хасинто сам не послушал. Но все равно обидно до жути! И больно: не телу — душе. Ничего с этим не сделать. Остается только стоять и как дурак хлопать глазами.