Элиф Шафак - Стамбульский бастард [litres]

– Женщина, ты в своем уме? Наша вера такого не допускает! – рявкнул омыватель, надеясь, что это остановит поток ее слов. – Мы, мусульмане, не выставляем наших усопших напоказ. – И совсем ожесточенно добавил: – Если соседи хотят на него посмотреть, придется им пойти на кладбище и посетить могилу.

Фериде задумалась над этим предложением. А стоявшая рядом с ней тетушка Севрие уставилась на него, подняв бровь. Так она обычно смотрела на школьников во время устного экзамена, когда хотела, чтобы они сами поняли, какую глупость только что сморозили.

– Но брат-омыватель! – снова подхватила тетушка Фериде. – Как же они увидят его, когда он будет лежать в могиле?

Омыватель в отчаянии поднял брови, но отвечать не стал, наконец поняв, что с этими женщинами спорить бессмысленно.

Тетушка Фериде с утра выкрасила волосы в черный цвет. У нее теперь были траурные волосы. Она решительно покачала головой и добавила:

– Ты не беспокойся. Заверяю тебя, мы не будем выставлять его напоказ, как христиане в кино.

Хмуро глядя на тетушку Фериде, которая непрерывно вращала глазами и размахивала руками, омыватель стоял как вкопанный и был не столько зол, сколько измучен. Похоже, с такой сумасшедшей он в жизни еще дела не имел. Его хищные, как у хорька, глазки беспокойно забегали по сторонам, но помощи ждать было неоткуда. Тогда он посмотрел на покойника. Лежит себе и покорно ждет, пока они смогут договориться о его дальнейшей судьбе. Он поднял глаза на теток, но ни одна не в силах была расшифровать послание, заключенное в этом леденящем взгляде, поэтому тетушка Севрие просто щедро дала ему на чай. Омыватель взял чаевые, а Казанчи – покойника.

Из четырех автомобилей выстроилась процессия. Во главе ехал катафалк серо-зеленого цвета, как положено у мусульман, в то время как черные катафалки предназначались для похорон иноверцев, будь то армяне, греки или евреи. Гроб стоял в задней части трехстороннего фургона, и нужно было, чтобы кто-то поехал вместе с покойным. Вызвалась Асия, а совершенно растерянная с виду Армануш так крепко вцепилась в руку подруги, что казалось, будто они вместе вызвались.

– У меня в катафалке женщины не поедут, – заявил водитель, поразительно похожий на омывателя трупов.

Возможно, они были братья, один мыл покойников, другой – возил. А может, у них еще третий брат на кладбище могильщиком работал, закапывал в землю.

– Придется, потому что в нашей семье больше не осталось мужчин, – бросила откуда-то сзади тетушка Зелиха таким ледяным голосом, что он сразу замолк.

Возможно, до него дошло, что если мужчин и правда не осталось, то уж лучше взять девушек, а не ехать с этой мегерой в мини-юбке и с кольцом в носу. Водитель перестал ворчать, и катафалк загромыхал по дороге. Сразу за ним на «тойоте-королле» ехала Роуз. Она была в полной панике. Это было видно по тому, как она ведет машину, то вихляя, то притормаживая, еле передвигаясь. Казалось, ее мучила непрерывная икота или безумно пугали бешено носившиеся машины. Было сложно представить эту трепещущую Роуз за рулем пятидверного ультрамаринового джипа «гранд-чероки», с восьмицилиндровым двигателем. Женщина, которая с ревом проносилась по широким аризонским бульварам, стала совсем другим водителем на извилистых и людных улицах Стамбула. По правде говоря, Роуз была полностью ошарашена, поэтому недоумение и растерянность почти заглушали горе. После приезда шли всего четвертые сутки, а она словно провалилась в какую-то космическую дыру и очутилась в совершенно ином измерении, в странном месте, где все было ненормальное и даже сама смерть превращалась в сюр.

Рядом с ней сидела бабушка Гульсум. Она никак не могла общаться со своей американской невесткой, которую и видела-то впервые в жизни, но все равно жалела ее, даже тревожилась за эту женщину, столь внезапно потерявшую мужа, хотя о себе, потерявшей сына, она тревожилась больше и больше себя жалела. На заднем сиденье восседала Петит-Мa. Сегодня на ней был выходной сине-зеленый платок с чернильно-черной траурной каймой. В свой первый день в Стамбуле Роуз довольно долго тщетно пыталась понять, почему одни турчанки ходят в платке, а другие – нет. Но довольно быстро была вынуждена сдаться, ведь ей не удалось разрешить эту загадку даже на местном, семейном уровне, среди живших под одной крышей женщин. Ну как понять, почему, казалось, не имевшая возраста Петит-Мa ходила в платке, ее невестка Гульсум – без платка, а из четырех тетушек, опять же, одна ходила в платке, а ее три сестры – без платка. Нет, это было выше ее разумения.

Следом ехала тетушка Зелиха на серебристой «альфа-ромео». Внутри прижались друг к другу ее сестры. Султан Пятый тоже ехал с ними, уютно свернувшись в корзинке на коленях у тетушки Севрие. Он сегодня пребывал на редкость в мирном расположении духа, словно человеческая смерть как-то успокоила его свирепый кошачий нрав. А рядом с «альфа-ромео» катил Арам на желтом «фольксвагене-жуке». Он тоже не вполне понимал, зачем женщины семьи Казанчи везут покойника обратно домой. Но был человек мудрый и знал, что возражать тетушкам, особенно когда они выступали единым фронтом, – напрасная трата времени и сил. Он не стал задавать вопросов, а просто пристроился рядом с ними, чтобы во всей этой суматохе не спускать глаз с любимой.

До кладбища, куда их пытался направить омыватель, оставалась пара кварталов, когда перед очередным светофором образовалась страшная пробка. Получилось так, что все четыре машины выстроились бок о бок, как передовой полк непобедимой армии, рвущийся в бой, но не имеющий общего дела, за которое можно было бы сражаться. Тетушка Фериде высунулась из окна и стала махать рукой, в полном восторге оттого, что они, по счастливой случайности, оказались рядом и впервые действовали синхронно по велению механического светофора. Но Роуз и бабушка Гульсум проигнорировали и саму Фериде, и восторженный жест.

Когда они встали на следующем светофоре, Асия, сидевшая между Армануш и водителем катафалка, внимательно оглядела ближайшие к ним машины и с облегчением обнаружила, что они потеряли друг друга из виду. Как хорошо, подумала она самым бесстыдным образом, когда единственный Казанчи в поле твоего зрения лежит в гробу, и то, можно не оборачиваться, тогда и его не увидишь. Они ехали еле-еле, словно увязали в какой-то густой и местами окаменевшей желеобразной массе и временами проскальзывали сквозь неожиданные ходы. Перед ними возник ярко-красный грузовик фирмы «Кока-Кола».

На светофоре загорелся зеленый свет, и они снова тронулись, в правом ряду появилась вереница машин с футбольными болельщиками. Машины были украшены баннерами и флагами, а сами болельщики – шарфами, банданами и кепками. Все красно-желтое, в цветах любимой команды, у некоторых даже волосы были так выкрашены. Раздраженные тем, что машины еле ползли в пробке, болельщики в большинстве своем быстро впали в какое-то летаргическое оцепенение, праздно переговаривались или лениво помахивали банданами в открытые окна. Когда же пробка сдвинулась с места, они сразу оживились и с удвоенной силой принялись скандировать кричалки.