Элиф Шафак - Стамбульский бастард [litres]

– А почему же вы ушли с той работы? – поинтересовалась Асия.

– За рулем уснул. Мчался себе по дороге, а потом – бах! Взрыв жуткий, словно Судный день настал и Аллах нас всех к себе призывает. Когда открыл глаза, оказалось, что я посреди кухоньки какой-то несчастной придорожной хибары.

– Что он говорит? – прошептала Армануш.

– Поверь, лучше тебе этого не знать! – шепотом же ответила Асия.

– Ну спроси, сколько он покойников в день перевозит?

Когда вопрос перевели, водитель покачал головой:

– Все от времени года зависит. Весной хуже всего, совсем мало народу умирает. А потом наступает лето, это у нас самый горячий сезон. Особенно если температура выше восьмидесяти поднимается, то работы хоть отбавляй, особенно старики… Мрут как мухи… Да уж, летом стамбульцы чаще помирают. – Он глубокомысленно замолчал, предоставив Асии нести семантическое бремя последней фразы.

Увидев прохожего в смокинге, который выкрикивал в мобильный телефон какие-то распоряжения, водитель воскликнул:

– Ох уж эти богачи! Пфуф!!! Всю жизнь деньги копят, и чего ради? Вот дураки. Разве у савана есть карманы? Мы же все в итоге оденемся в хлопковый саван. И все дела. Никаких модных шмоток. Никаких драгоценностей. Разве в могилу можно надеть смокинг или бальное платье? И кто же держит небо для всех этих людей?

Асии было нечего ответить, и она даже не пыталась.

– А если никто не держит, то как же мы под ним живем? Что-то я не вижу, чтобы небо какие-то столбы подпирали. И как они будут играть в футбол на этих своих стадионах, если Аллах скажет: «Все, не желаю больше держать для вас небо»?

Этот вопрос так и висел в воздухе, когда они завернули за угол и наконец остановились перед особняком Казанчи.

Тетушка Зелиха дожидалась перед домом. Она перекинулась с водителем парой слов и дала ему на чай. Перед домом уже выстроились «фольксваген», серебристая «альфа-ромео» и «тойота-королла». Похоже, они были последние. Дом был полон гостей, и все ждали, когда выгрузят гроб.

Войдя в дом, Асия и Армануш увидели, что там было столько народу, что камню негде упасть, причем все – исключительно женщины. Большинство посетительниц теснилось в гостиной на первом этаже, но некоторые разбрелись по другим комнатам, чтобы перепеленать младенца, отругать ребенка, поболтать или помолиться, благо наступило время полуденной молитвы. Поскольку их спальня тоже была оккупирована гостями, девушки направились на кухню и обнаружили, что тетушки уже собрались там в полном составе, шепотом обсуждают постигшую их трагедию и готовят для гостей подносы с ашуре.

– Бедная мама просто убита. Ну кто бы мог подумать, столько ашуре для Мустафы наготовила, а теперь все пойдет на его поминки, – сказала стоявшая у плиты тетушка Севрие.

– О да, американская женушка тоже убита горем, – заметила тетушка Фериде, не отрывая взгляда от какого-то непонятного пятна на полу. – Бедняжка, впервые в жизни приехала в Стамбул – и сразу лишилась мужа. Жуть какая!

– Ну, я думаю, она сейчас вернется в Америку и снова выйдет замуж, – заявила тетушка Зелиха, которая до сих пор слушала сестер, сидя за столом с сигаретой. – Знаете, Бог троицу любит. Вышла замуж второй раз, выйдет и в третий. Только вот интересно, первый муж был армянин, второй – турок, кто же будет следующий?

– Женщина в трауре! Как у тебя язык поворачивается такое говорить! – возмутилась тетушка Севрие.

– Траур – как невинность, – вздохнула тетушка Зелиха, – надо его поберечь для достойного.

Тетушки, в ужасе отпрянув, остолбенели от услышанного. Но на кухню вошли Асия и Армануш в сопровождении Султана Пятого, жалобно мяукавшего от голода.

– Ладно, сестрички. Давайте покормим кота, пока он не сожрал все ашуре, – сказала тетушка Зелиха.

Тетушка Бану, которая последние двадцать минут молча хлопотала у кухонного прилавка, заваривала чай, резала лимоны и никак не участвовала в словопрении, повернулась к младшей сестре и заявила:

– Погоди, у нас есть дело поважнее.

Она выдвинула ящик, вытащила огромный блестящий нож и разрезала пополам лежавшую на прилавке луковицу, затем взяла одну половинку в ладонь, как в чашу, и сунула Зелихе под нос.

– Ты что делаешь? – Тетушка Зелиха аж подпрыгнула на стуле.

– Помогаю тебе поплакать, дорогая, – покачала головой тетушка Бану. – Ты ведь не хочешь предстать перед нашими гостями в таком виде? Даже такое вольнодумное создание, как ты, не может не пролить пару слезинок, когда в доме покойник.

Зелиха прижала к носу луковицу и закрыла глаза. Она походила на авангардную скульптуру, которую никогда не выставят в мейнстрим-музее: «Женщина, которая не могла плакать, и луковица».

Они прошествовали в гостиную: впереди четыре тетки, следом за ними – Армануш и Асия. Шагая в ногу, они вошли в полную гостей комнату, где лежало тело. В углу на напольной подушке сидела Роуз, зажатая между какими-то посторонними людьми, ее белокурые волосы были покрыты платком, а глаза опухли от слез. Увидев Армануш, она стала знаками подзывать ее поближе к себе.

– Эми, где ты пропадала? – спросила Роуз и, не дожидаясь ответа, обрушила на дочь еще множество других вопросов. – Я вообще не понимаю, что здесь происходит. Ты не могла бы как-то выяснить, что они собираются делать с телом? Они хотят его похоронить?

Армануш сама едва ли могла ответить на все эти вопросы, поэтому просто придвинулась поближе к матери и взяла ее за руку:

– Мама, я уверена, они знают, что делают.

– Но ведь я его же-на. – Роуз даже запнулась на последнем слове, будто сама начала сомневаться в том, что это так.

Его положили на диван. Руки со сцепленными большими пальцами сложили на груди, поверх тяжелого листа стали, который не давал телу вздуться. Веки прижимали две большие монеты из потемневшего серебра. В рот влили несколько ложек святой воды из Мекки. В изголовье на медном блюде курились кусочки благовонного сандалового дерева. Все окна были наглухо закрыты, нигде ни щелки, но дым время от времени начинал клубиться с новой силой. Словно раздуваемый ветром, веявшим откуда-то из-за стен, он петлял вокруг дивана, а потом расходился серыми клубами. Временами дым направлялся прямо на тело и концентрическими кругами опускался к нему все ниже, как хищная птица, кружащая над добычей. От кисловатого и резкого запаха сандалового дерева у всех уже слезились глаза. Но это никого особо не беспокоило, они и так плакали.

В углу, зажатый толпой гостей, громко читал Коран имам-калека. Он читал нараспев, самозабвенно, ритмически раскачиваясь взад-вперед, во все нарастающем темпе. Потом наступала пауза. Армануш изо всех сил старалась не обращать внимания на то, насколько странно тщедушный имам смотрелся среди окружавших его тучных женщин.