Сандра Галланд - Страсти и скорби Жозефины Богарне

— Потому что у него все время уходит на рассмотрение предложений вашего мужа, вот почему.

Я покосилась в сторону группы, собравшейся в противоположном конце салона.

Жозеф, ссутулившись, читал Бонапарту нотации, судя по выражению лица. Несмотря на застенчивость, к своему положению старшего брата в семье Жозеф относится серьезно. По корсиканскому обычаю, ему полагается заботиться о младших братьях и сестрах. И в самом деле, какая бы слава ни выпала на долю Бонапарта, в семье считается, что все это — заслуга Жозефа. «Мы корсиканцы», — частенько повторяет Бонапарт, как будто это действительно все объясняет.

— Ваш муж что же, никогда не спит? — продолжал Баррас. — Получаем от него как минимум по меморандуму в день — и это помимо встреч, которые он не устает созывать.

— По поводу Египта? — поинтересовалась я, испытующе глядя на Барраса.

Он с шумом выпустил воздух.

— Этот его план безумен, — прошептал он, взяв меня за локоть.

— Итальянскую кампанию тоже считали безумной, — возразила я, становясь на защиту мужа. Но обратила внимание: Баррас не отрицал, что в отношении Египта что-то затевается.

Баррас взмахнул руками, как это делают провансальцы.

— Может, он и прав, кто знает? Может быть, это единственный способ уязвить Англию, отрезать ее от Азии, от источника ее богатства.

Англия — враг. Ибо, сколько я помню, так было всегда. У нас был бы мир, если бы не эта страна. Мы бы процветали, если бы не Англия. Почти все мои любимые мужчины — мой несчастный отец, первый муж, благородный Лазар, а теперь и мой блестящий Бонапарт, — все были одержимы одной-единственной идеей: победить Англию.

— Я так понимаю, что вы не сторонник этих замыслов?

Баррас провел растопыренными пальцами по редеющим волосам.

— Официально — да, разумеется, я поддерживаю эту идею. Но как частное лицо — я говорил об этом Бонапарту — серьезно сомневаюсь в успехе предприятия. Его замысел зиждется на трех ложных, с моей точки зрения, посылках. Во-первых, что Египет в принципе можно завоевать. Во-вторых, что Бонапарту удастся установить связи с Индией (это маловероятно). И в-третьих, что Индия вслед за тем объединит с нами усилия по завоеванию Англии (это уже просто смешно). Но знаете, в чем заключается истинное безумие? В том, что мои товарищи-директора могут принять этот замысел. Они готовы согласиться с любым планом, требующим отъезда вашего супруга из страны. Их смущает его слава и удачливость. Видели, кстати, кукол-Бонапартов, которых продают на набережной?

— А Индия? — спросила я. — Какое отношение ко всему этому имеет Индия?

Баррас внимательно посмотрел на меня:

— Вы ничего не знали об этом, так ведь? Вы просто догадались.

Без даты

— Могли бы мне и о Египте рассказать, — сказала я Бонапарту, ставя на стол стакан разведенного водой вина.

Он повернулся ко мне с загадочной улыбкой.

2 марта

Капитан Шарль прошелся колесом во дворе «Боден компани».

— Одобрили!

Наконец-то! Теперь «Боден компани» — официальный поставщик лошадей Итальянской армии.

— Получилось! — крикнул с верхней ступеньки лестницы Гуго Боден. Он сжал пухлые кулачки и поднял их над головой.

Капитан Шарль стал меня кружить. В его руках я казалась себе необычайно легкой.

— Мы будем богаты, мы будем богаты, мы будем так богаты, что от нас будет за километр нести богатством! — напевал он.

5 марта

Бонапарт вошел, захлопнув за собой дверь.

— Директора дали согласие. — Он бросил шляпу в кресло, но, промахнувшись, свалил ею лампу.

— Согласие на что? — спросила я, ставя лампу на место и проверяя, не разлилось ли масло.

— На вторжение в Португалию.

— Португалию?

Он просиял, как мальчишка.

— По крайней мере, такова официальная версия.

10 марта

Вчера была вторая годовщина нашей свадьбы. Мы собирались тихо провести вечер, но в четыре часа Бонапарт сообщил, что к ужину приедут адмирал Бруи и два адъютанта.

— Я думала, мы ужинаем одни, Бонапарт. У нас же годовщина…

— Вот как?

— Мы обсуждали это вчера.

— Вы хоть представляете себе, чем я буду занят через неделю? — взорвался он и выбежал из спальни.

Потом вернулся, раскаялся.

Он пил, что было не в его правилах.

— Хочу сделать вам ребенка, — сказал он, пытаясь справиться с пружиной, которая сдвигала кровати. Они сомкнулись с громким стуком, который, я знала, был слышен повсюду в доме. Этот звук заставлял слуг хихикать.

— Я уже отчаялась завести еще одного ребенка, — призналась я.

У меня недавно закончилось месячное недомогание.

— Бесплодие у женщин определяется в первые три года супружеской жизни. — Он сел и стал стаскивать сапоги. — Для женщин за двадцать пять этот интервал удлиняется.

— Вы это прочли? — Бонапарт считал, что всего можно достигнуть с помощью знания. И воли. Его воли.

Он положил руку мне на грудь:

— Матка и грудь связаны друг с другом. Чтобы возбудить матку, достаточно возбудить грудь.

— В таком случае я давно была бы беременна, — заметила я с улыбкой. Он потянул за ночное платье, заставив меня снять его через голову.

— Королева Анна Австрийская родила Людовика Четырнадцатого после двадцати двух лет бесплодия.

Двадцать один год верности — так я это понимала. Но вслух не сказала.

Без даты

Вот что говорится в книге мадам Кампан, в главе двадцать шестой «О бесплодии»: «Бесплодие есть отсутствие зачатия в женщине соответствующего возраста, которая должным образом переносит приближение мужчины».

Не знаю даже, что и думать. Я вполне «соответствующего возраста» и, конечно, «должным образом переношу» приближение мужчины. Не понимаю, отчего я до сих пор не забеременела. Кроме того, не знаю, почему у меня больше не бывает цветов, несмотря на горький чай из душистой руты, который Мими уговорила меня испробовать. [101] Чай из этого вечнозеленого кустарника использовался женщинами, желающими прервать беременность.

13 марта

Я потрясена. Меня предали. Горько. Не могу поверить. Лизетт ушла. Ее слезы не смогли меня тронуть.

Вот что случилось.

После утреннего туалета я быстро перекусила в верхней гостиной. Лизетт, жалуясь на хандру, ушла в свою комнату в подвале. Бонапарт был в кабинете с Фовелем, Жюно и еще несколькими адъютантами. По крайней мере, я так думала.

Я допивала кофе, когда наверх пришел Бонапарт и спросил, где Жюно.

— Я думала, он с вами! — удивилась я.

— Я не видел его все утро… — Бонапарт был сбит с толку. — Может, он решил прокатиться верхом?

— Возможно, — сказала я и поднялась. Мне стало вдруг не по себе.

На крутой лестнице в подвал, которая вела к комнатам прислуги, было темно. На площадке, услышав мужской голос, я остановилась.