Сандра Галланд - Страсти и скорби Жозефины Богарне

8 июля

Прошло восемнадцать дней. С рук, хоть они все в синяках и ими больно двигать, сняли повязки. По крайней мере, я могу снова есть сама, а также писать, хотя почерк пока невнятный, как у старухи. Меня поддерживает, хотя и немало донимает, постоянный поток благожелателей. О самом падении помню очень мало. Первое, что всплывает в памяти: лежу на улице, а надо мной стоят люди, в голове — туман, все как во сне.

Когда меня повернули, я ощутила острую боль — говорят, я жутко кричала. Затем почувствовала что-то теплое и влажное на коже, запах крови и шерсти (расторопный слуга догадался зарезать ягненка и обернуть меня еще теплой шкурой). Затем началось лечение: клизмы и души, ванны, пиявки, кровопускания и настои. Я твердо решила поправиться хотя бы для того, чтобы скорее покончить со всем этим!

Гортензия — само участие (хотя, боюсь, ей скучно).

— Люблю тебя, — сказала я ей сегодня утром, когда она возила меня в инвалидной коляске. — Что бы со мной ни случилось, не хочу быть тебе в тягость.

Она склонилась под колясочный козырек от солнца и поцеловала меня в щеку:

— Ты снова будешь ходить, мама!

Эта пронзительная нежность, возникшая между нами, почти окупает мои страдания.

10 июля

Меня донимает ужасная боль, а я уж было уверилась, что иду на поправку. Меня одолевает ощущение безнадежности. Прошло уже двадцать дней, а я все еще не могу стоять.

9 мессидора, [107] 10-й месяц (19/20 июня — 18/19 июля) французского республиканского календаря. Люксембургский дворец

Дорогой друг, хочу, чтобы Вы узнали первой: Бонапарт уклонился от встречи с кораблями Нельсона и взял Мальту — невероятная удача!

16 июля

Ходила целых три минуты. Терпела простреливающую боль.

17 июля, Париж

Уважаемая сестра!

Понимаю, что сорок тысяч в год означает три тысячи триста тридцать три франка в месяц. Однако надо принять во внимание стоимость ведения дел.

Возвращаю доктору Мартинэ счета, выставленные им за лечение со времени Вашего падения. Я сообщил ему, что все расходы, понесенные во время лечения от бесплодия, как бы непредвиденны и срочны ни были, подлежат уплате Вами. Семейный трест Бонапартов за них расплачиваться не обязан.

18 июля, Ла-Шомьер

Дорогая, Вы бы видели вчерашний парад: восемьдесят фургонов, груженных изящнейшими произведениями искусства Италии, торжественно провезли в Лувр. На каждом из огромных ящиков есть табличка с перечислением его содержимого, а это полотна Рафаэля, Тициана, Доменикино, Гверчино. Этого оказалось достаточно для того, чтобы даже самые некультурные из нас почти попадали в обмороки. Венцом всего, разумеется, были четыре лошади святого Марка из Венеции.

Естественно, директора не потрудились воздать должное Вашему мужу за доставку таких замечательных трофеев в Париж. О, простите, точнее сказать — за «освобождение работ гениев». В Париже, по крайней мере, статую Аполлона можно будет видеть без глупого фигового листка. Что же тогда назвать освобождением, как не этот триумф естества?!

4 августа, Люксембургский дворец

Дорогой друг, одержаны первые победы в Египте! Одна — при Эль-Раманьехе, другая — при Хебрейсе и, наконец, заключительный удар: решающая победа над мамлюками под Каиром (мы назвали ее Битвой при пирамидах).

Знаю, что Вы разочарованы редкими письмами из Египта. Потерпите немного. К сожалению, англичане обыскивают все суда, посылаемые Бонапартом в нашем направлении. Есть определенное очарование в таких отношениях: мы захватываем их суда, читаем их почту, они отвечают тем же. Если бы только их письма не были так скучны!

Что касается денежных дел, Вам будет интересно узнать, что генерал Брюн приехал в Париж из самого Милана, чтобы пожаловаться на крючкотворство тамошних правительственных чиновников, а также на «бесстыдное расхищение», в котором повинны Ваша очаровательная невестка Паулина Бонапарт и ее сообщник-муж, не менее жадный генерал Виктор Леклерк.

Однако пока генерал Брюн не вернулся в Милан, мне удалось перемолвиться с ним парой слов насчет контракта «Боден компани». Ничтожного намека на то, что мы в долгу не останемся, было достаточно, чтобы привести его в приятное расположение духа. Ах, этих добродетельных республиканцев подкупить проще всего!

Р. S. Простите, дорогая моя, но я не могу и не стану продвигать гражданина Лаори. Как директор этой республики, я должен хотя бы время от времени поступать ответственно. Понимаю, что он был другом Вашего первого мужа, и поэтому Вы желаете помочь ему, но, откровенно говоря, он кретин. [108] Лаори винил Жозефину в отказе Барраса. В 1812 г. он стал участником заговора с целью свержения Наполеона и был расстрелян за государственную измену.

9 августа

Ходила десять минут. Твердо решила ехать к Бонапарту в Египет.

16 сентября 1798 года, Париж

Приехала домой, где меня поджидали безрадостные вести. В толстой пачке визитных карточек, поздравительных писем и обычных требований от кредиторов была короткая записка от Барраса: «Срочно приезжайте ко мне, как только вернетесь в Париж».

Я вернула на голову только что снятую шляпу.

— Что, мам? — Гортензия сделалась щепетильна в отношении перемен моего настроения.

— Меня желает видеть директор Баррас.

Не было сомнений, что у него есть какие-то новости с востока о Бонапарте. Или, может быть, об Эжене. Мне не понравилось слово «срочно».

Добраться до дворца оказалось нелегко: улицы забиты, повсюду признаки подготовки к празднику, седьмой годовщине революции. На улице Оноре на церковной колокольне висит огромный транспарант, на котором изображен Бонапарт на фоне пальм и пирамид.

— Мадам Бонапарт! — пожилой лакей Барраса поклонился мне в ноги. — Директор Баррас очень ждал вас.

Бруно открыл большую дубовую дверь.

Когда я вошла, Баррас играл на скрипке. Увидев меня, он прекратил игру, монокль с золотым ободком закачался на розовом шнурке, глаза излучали нежность и печаль.

— Для меня такое облегчение видеть вас! Благополучно доехали? Очень похудели. — У него такой приятный голос — как звон колокольчика.

Я обняла его, вдохнула знакомый запах амбры. Как я поживаю? «Чудесно-чудесно», — лгала я. На самом деле путешествие оказалось тягостным, но я не хотела перечислять, что и где у меня болит.

— Я получила вашу записку, — проговорила я, садясь со всей осторожностью: после двух дней тряски в карете у меня вновь воспалилось бедро. — Признаться, я в нетерпении.

— Разумеется, разумеется! — Баррас сел на стул рядом со мной и беспокойно поерзал. — У нас были… новости, — сказал он, прокашлявшись, — его кадык от волнения двигался то вверх, то вниз.