Сандра Галланд - Страсти и скорби Жозефины Богарне

3 ноября

Вскоре после одиннадцати послышался стук копыт по аллее. Во двор галопом влетел Бонапарт — иначе он не ездит. Хлопнула дверь на парадном крыльце.

— Ну, как прошло?

— Что именно? — спросил он, сбрасывая на стол шляпу.

— Ваша встреча с Баррасом, — сказала я и подняла ее — стряхнуть дождевые капли.

Бонапарт бросился в кресло у камина.

— Вы оказались правы в одном отношении: Баррас согласен с тем, что перемены неизбежны. — Наполеон вскочил на ноги. — Он даже сказал мне, что республике нужен кто-то, кто бы встал у ее руля, — опытный человек, военный, пользующийся доверием народа.

«Да», — кивала я едва ли не в испуге. Всякому было ясно, о ком идет речь.

— Он даже сообщил мне, что уже выбрал этого человека. — Бонапарт выдержал паузу. — Это генерал Эдувиль.

— Это еще кто такой?

Бонапарт ударил кулаком в стену.

— Вот именно! Эдувиль — никто. Баррас оскорбил меня таким предложением. Он попусту тратит… мое… время, — процедил он с презрением.

Я стояла, не смея шевельнуться.

— Несомненно, вы просто не поняли друг друга.

Бонапарт вылетел вон из комнаты, по пути свалив на пол старинную египетскую вазу.

4 ноября

— Я решил ехать с директором Сийесом, — заявил мне Бонапарт за завтраком.

— Но… — Господи, они же не выносят друг друга!

— Романтике революции пришел конец. Пора писать ее историю. — Одним глотком Бонапарт выпил горячий кофе и утер губы тыльной стороной ладони. — Могу ли я рассчитывать на вас?

— В чем? — не поняла я.

— Нужно говорить с людьми, убеждать их. У вас это хорошо получается. Но о нашем плане надо помалкивать; никаких пересудов с этими вашими Глориями.

— Разве есть план?

— Как выяснилось, директор Сийес уже какое-то время трудился над ним. Выглядит это так. Во-первых, пять директоров уходят в отставку. Во-вторых, директора Сийес, Дюко и я образуем новый Исполнительный совет. В-третьих, сделаем набросок новой конституции. Сийес полагает, что это будет, разумеется, тот вариант, над которым работал он… — Тут Бонапарт презрительно усмехнулся.

Все казалось логичным и таким простым!

— А Баррас согласится уйти в отставку?

Бонапарт налил себе вторую чашку кофе и положил в нее сахар — четыре чайные ложки с горкой.

— У него не будет выбора.

Помолчав, я все же спросила:

— Что вы имеете в виду?

— Он лишится власти, а мы станем сильнее.

Я вдруг поняла, что задумал Бонапарт. Он хочет свергнуть Барраса — если придется, то и силой.

— Но Баррас столько вам помогал! Если бы не он… — Мне хотелось сказать, что мы и поженились-то благодаря Баррасу. Положа руку на сердце, если бы не наш хитроумный друг, Бонапарт был бы сейчас просто никем. Но заявить такое Наполеону невозможно. — Почему бы не оставить Барраса директором? Вы сами сказали, что он осознает необходимость перемен.

— Он хочет возглавлять директорат. Но народ не поддержит наши нововведения, если увидит его у руля. Все решат, что для него это — лишь очередная возможность хапнуть денег, новый способ доить казну в своих интересах.

— Эти слухи совершенно беспочвенны! Все мы совершенно точно знаем, что Баррас был самым верным вашим сторонником.

— Есть вещи и поважнее.

— Это бессердечно! — Я даже вышивание бросила.

— Вы бы так не говорили, зная, что ваш так называемый друг участвует в заговоре роялистов.

— Что за ужасные вещи вы говорите?

— Поправлю вас: «Что за ужасные дела он творит»?

Я смотрела в окно невидящим взглядом. «Военные времена безнравственны», — сказал мне однажды Баррас, но я предпочла бы ничего не знать об этом.

— Роялисты давно ищут кого-то, кто помог бы усадить на трон короля; им нужен человек высокопоставленный, влиятельный и в то же время такой, каким легко будет управлять при помощи их золота. Ваш друг…

— Это лишь предположение. У вас нет доказательств!

— Посмотрите, как Баррас швыряется деньгами. Думаете, так можно жить на директорское жалованье и на доходы от азартных игр?

У меня перехватило дыхание.

— Он богат, но это еще не значит, что Баррас заключил союз с роялистами. Он голосовал за смерть короля. Он верит в республику!

— Баррас верит только в себя! Раскройте глаза, Жозефина, его купили. Это уже не личное дело: слишком высоки ставки. Думаете, мне легко даются подобные решения?.. — Помолчав, он почти печально добавил: — Доказательства есть. Фуше просмотрел бумаги генерала Гоша.

Я испытала странное чувство, своего рода дежавю: будто все это происходит не со мной, а эту историю я уже слышала раньше. Если Баррас действительно в союзе с роялистами, возможно, подтвердятся и другие слухи — например, что Лазар был отравлен по его приказу.

На меня навалилась слабость. Я думала о человеке, которого знала как великодушного, щедрого дядюшку Барраса, преданного делу республики, пылкого антироялиста. Я думала о слезах, наворачивавшихся ему на глаза при упоминании о Лазаре. Любой другой Баррас казался выдумкой, персонажем из пьесы.

— Вы уверены, Бонапарт?

Видя, что я потрясена, он меня обнял:

— Жозефина, ангел мой, мы не можем позволить себя одурачить. На кон поставлена республика: она либо выживет, либо падет.

— Я знаю, Бонапарт, но…

— Прошу, послушайте меня. — Он обхватил мое лицо мягкими прохладными ладонями. — Если вы со мной, вы не можете быть с Баррасом.

— Вы просите меня предать друга?

— Прошу помочь мне спасти республику, — тихо сказал Бонапарт, большим пальцем стирая слезу с моей щеки. Я опустила голову ему на плечо. — Просто будьте самой собой, не надо притворства. Однако Баррас ничего не должен заподозрить!

Я медленно кивнула.

— Баррас заслуживает пощады.

— Говорю же вам: это будет бескровно. Есть и иные способы погубить политика.

4 ноября 1799 года, около девяти часов пополудни

Баррас встретил нас с распростертыми объятиями.

— Я откупорю бутылку отличного «Кло-Вужо». Говорил я вам о струнном квартете, который пригласил? Я решил освоить тот немецкий танец — как он там называется? Вальс? Раз, два, три; раз, два, три. Видите, нисколько не сложно: пара движется по комнате по схеме в виде треугольника…

Танцуя, Баррас продвигался перед нами в салон, где стоял стол, накрытый на три персоны, в свете свечей поблескивали хрусталь и золотая посуда. На другом столике стояли позолоченные блюда. В воздухе сладко пахло можжевельником.

— Генерал, выпьете стаканчик? — Баррас с усилием вытащил пробку и понюхал ее.

— У меня свое, благодарю, — ответил Бонапарт и подал знак Рустаму.

Баррас с удивлением покосился на бутылку вина, которую откупоривал Рустам.

— Мера для сохранения здоровья, — поспешила объяснить я.