Сандра Галланд - Страсти и скорби Жозефины Богарне

— Да, конечно. — Я едва могла вздохнуть от волнения.

— Это один из оригиналов. — Орели показала мне клочок бумаги. Он был исписан мелким почерком вдоль и поперек. — Иногда мне приходилось разбирать их с лупой.

Она обещала вернуться, когда придет следующее письмо.

Плоцк

Мой друг, мы находимся в этом польском городе уже почти две недели, ждем приказов императора. Такое ощущение, что мы в каком-то медвежьем углу. Некоторые из нас заболели. Наконец прибыл багаж и лошади князя Эжена, так что он сможет объехать свои полки.

Торн

Мой друг, ожидаем императора со дня на день. Я пытался раздобыть еды для людей и сена для лошадей. Нам выделили триста быков и тридцать тысяч бушелей овса, но зерно зеленое, поэтому у лошадей начались колики, да и многие солдаты болеют дизентерией от кислого черного хлеба.

Сольдау

Мой друг, из Торна дошли до Сольдау. Деревни в жалком состоянии. Князь Эжен спит в палатке, несмотря на холод. Нас восемьдесят тысяч человек, всех надо накормить, а осталось лишь несколько мешков зерна.

Поздно вечером

Плоцк, Торн, Сольдау… Я нашла в кабинете Бонапарта карту и слежу за продвижением нашей армии. Как она далеко!

Мой друг, мы уже в России, ищем вражескую армию, чтобы с нею сразиться. Тут все унылые пейзажи — ничего, кроме деревьев (все больше березы) да песка. Уже больше десяти часов вечера, но светло настолько, что я пишу без свечи. Солнце будит нас уже в два часа ночи.

Витебск

Мой друг, может ли так продолжаться? Днем жаримся, ночью замерзаем.

У нас более трехсот больных — люди умирают от солнечных ударов.

Погибли тысячи лошадей. Вчера вечером приезжал император. Он настаивает на наступлении на Смоленск. Это продлится еще десять дней, если выживем.

3 декабря, Мальмезон

Я сама не своя от неопределенности. Письма Батая, с одной стороны, приоткрывают завесу тайны, с другой — повергают в уныние. Все утро работала в теплице с садовниками, но мои мысли обращены на северо-восток — к России, к этой далекой бесплодной земле.

Мой друг, добрались до Смоленска, это куча дымящихся развалин. Москва «всего» в ста милях от нас, как говорит император, но даже и одна миля нас убьет. Чем дольше мы преследуем врага, тем дальше мы от дома, тем дальше от нас пища и пристанище.

Мой друг, русская армия остановилась, — значит, по крайней мере, будет битва. Взяли в плен несколько казаков: кривоногие дикари. Они глотают бренди, словно простую воду, и тянут стаканы, чтобы им налили еще. Лошади у них коренастые и с длинными хвостами. На казаков произвел сильное впечатление король Мюрат с его плюмажем и пышной одеждой. Они просили его стать их «гетманом».

Мой друг, было много крови. Князь Эжен собирал свой корпус, когда тысячи казаков напали на его резерв. Он галопом помчался назад, чтобы встретиться с ними лицом к лицу.

Да, это победа, но досталась она дорогой ценой.

Прощай, дорогой друг.

Мой друг, мы поднялись на холм, и стал виден город. Солдаты бросились бежать с криками: «Москва! Москва!» Шпили башен и купола в форме луковиц сверкали на солнце, как мираж. Это и был мираж, ибо русские, варварский народ, лишенный всякой чести, подожгли свой город, одну из прекраснейших столиц Европы. Я пишу, а пламя озаряет небо. Мы укрылись в деревянном домишке за городом. Ландшафт унылый: капустные поля — и ничего более.

Мой друг, царь не ответил на предложение императора о мире. Король Мюрат убедил Бонапарта, что русские воинские части пребывают в хаосе, а казаки готовы прекратить сопротивление. Поэтому мы продолжаем наступать.

Мой друг, король Мюрат потерпел поражение от казаков, так что мы снова в походе, направляемся домой. Доберемся ли? Мы представляем собой печальное зрелище: солдаты толкают тачки с награбленными сокровищами, за войском тянется толпа куртизанок. Пушки увязают в грязи.

Мой друг, князь Эжен дал славное сражение, достойное быть воспетым, но у нас тяжелые потери, да еще от мороза за одну ночь охромели сотни лошадей. Вследствие этого император приказал выкинуть содержимое телег в озеро. Мы смотрели, как уходят под лед бесценные произведения искусства. Последним, точно какое-то ужасное предзнаменование, там исчез огромный крест Ивана Грозного. Нас то и дело донимают казаки — окружают нас, гикая, как дикие звери. Мы бредем в ледяном тумане на краю света.

Без даты

— Ваше величество, быть может, вам будет угодно, чтобы я больше не приносила писем? — спросила мадемуазель Орели, стискивая в руках шляпку.

— Нет-нет! Пожалуйста, приносите, — сказала я и в знак благодарности подарила ей два своих кольца.

Мой друг, остатки Великой армии сгинули в ледяных болотах. На тех из нас, кому повезло избежать смерти во льдах, налетели казаки.

Князь Эжен сумел сберечь то, что осталось от его корпуса. Удача по-прежнему с ним, какая ни есть: под князем уже убито две лошади.

Четверг, 17 декабря, прохладно

Отчаяние висит над Парижем. Истинные масштабы потерь в России — гибель стольких людей — наконец предала гласности газета «Монитёр».

Сердца парижанок полны ужасного предчувствия: их любимые, скорее всего, не вернутся домой. Я больна от страха за Эжена и Бонапарта.

Суббота, 19 декабря, Мальмезон

От вида знакомого курьера Бонапарта, галопом пролетевшего по аллее, у меня остановилось сердце. Я распахнула окно и выглянула:

— Мсье Мусташ! Что случилось?

— Император во дворце! — прокричал он мне в ответ.

— Бонапарт? Он в Париже?

Как такое возможно?

Тяжело дышавший Мусташ кивнул:

— Он послал меня сообщить вам. И сказать, что ваш сын здоров.

Это последнее, что я помню, ибо упала без чувств.

Воскресенье

В своей медвежьей шубе и шапке Бонапарт сам походил на казака. Лицо темное от загара.

— Я не могу остаться надолго. — Он взял мою руку и долго не выпускал. — Выйдемте из дома.

Мы сели на холодную каменную скамью под тюльпанным деревом. Его ветви были голы, зимний сад сер и лишен характерных черт. Я слушала рассказ Бонапарта со слезами на глазах. Он поспешил назад, чтобы успокоить чернь, по его собственному выражению. Боялся, что народ взбунтуется, узнав правду о потерях. Кампания была бы славная, если бы русская зима не наступила так рано и не оказалась такой суровой. Теперь ему всего-навсего надо набрать новую армию.

Я не могла вымолвить ни слова. Новую армию? Откуда же возьмутся солдаты? Разве он не видит, что Франция превратилась в страну женщин, пребывающих в трауре? Оставшиеся мужчины — либо старики, либо инвалиды.