Сандра Галланд - Страсти и скорби Жозефины Богарне

Как твои глаза? Помни, плакать нельзя! Используешь ли мазь, которую я тебе послала?

Узнав, что ты пытаешься экономить, я, признаться, улыбнулась. У тебя слишком доброе сердце, мама. Твоя рука подает, не скупясь.

Ах, моя нежная, добрая мама — испытания этого мира тяготят меня!

Нас наказывают за наши удовольствия. Если бы еще вознаграждали за перенесенную боль!

11 октября, Мальмезон

Гортензия вернулась к празднику по случаю седьмого дня рождения Пети. Она похудела и несколько подавлена. Я кое-что подозреваю, но спрашивать не буду. Все понимаю, но не могу произнести вслух.

Понедельник, 9 марта 1812 года

Приезжал Бонапарт. Мы не виделись несколько месяцев, но я ожидала его. Сегодня, в конце концов, шестнадцатилетняя годовщина нашей свадьбы.

— Вы пополнели, — улыбнулся он.

— И вы тоже! — Несмотря на это, вид у него нездоровый. — Как вы поживаете, Бонапарт?

— Неплохо, но надо бы привести себя в форму, — сказал он, — перед предстоящей кампанией. — Чтобы похудеть, он каждый день охотится в Булонском лесу. Этим утром ему удалось «исчезнуть», чтобы навестить меня.

— Можете пробыть еще несколько минут? — Я пригласила Бонапарта посидеть со мной на каменной скамье под тюльпанным деревом. — Я хочу услышать о вашем сыне.

Через два дня будет его день рождения, ему исполнится год.

— Он большой, здоровый мальчик, — немного, правда, капризный.

«Вылитый отец», — подумалось мне.

— Пети и Уи-Уи так много мне о нем рассказывают. По-моему, замечательно, что вы столько времени проводите с детьми.

— Мария-Луиза считает это странным.

Я слышала, что она редко видит своего малыша, не посылает за ним неделями.

— Конечно, это необычно, чтобы взрослый человек получал, как вы, удовольствие от детского общества. Я бы хотела повидать вашего сына, Бонапарт.

— Вы уверены? — задумался он. — Это надо будет тщательно подготовить, чтобы Мария-Луиза не узнала.

Без даты

Барон де Кенези, первый конюший маленького короля, дал мне знать, что мадам де Монтескье вывезет ребенка в парк Богатель на прогулку в следующее воскресенье. Я должна буду ждать ее там в маленьком замке.

Воскресенье, прекрасный летний день

Я подъехала к Богателю, как и было договорено. [165]Увидев приближавшуюся императорскую карету, прошла в небольшую комнатку в задней части замка. Вскоре показалась мадам де Монтескье с ребенком на руках. Стоя, я поклонилась крошечному королю Рима.

— Какая неожиданность встретить вас здесь, ваше величество, — произнесла мадам де Монтескье (таков был уговор). — Хочу отдохнуть здесь с малышом, — сказала она служителям, находившимся в другой комнате.

Она села рядом со мной, осторожно высвободив из кулачка ребенка ленту своей шляпы.

— Видите, какой он хорошенький? Смотрите. — Она стала качать его на коленке, отчего ребенок засмеялся. Большой лоб, массивная нижняя челюсть.

— Весь в императрицу, — заметила я, пытаясь поймать его взгляд и строя забавные гримасы. Малыш долго смотрел на меня, а потом засунул себе в рот кулачок. У него живые глаза — глаза Бонапарта.

— Но характером весь в отца, — рассмеялась няня, стараясь удержать малыша, который извивался, желая высвободиться. — Очень своевольный.

Я потянулась к корзинке, из которой достала деревянное кольцо с прикрепленными к нему и свисавшими разноцветными побрякушками. Малыш потянулся к нему, хотел взять, но промахнулся, снова потянулся и наконец обхватил кольцо пальчиками.

— Как думаете, пойдет он ко мне? — спросила я, похлопав себя по коленкам.

— Он разборчив, — улыбнулась мадам де Монтескье, — но попробовать можно. Даже к матери на руки не идет. — Она посадила малыша мне на колени.

Он сидел тихо, разглядывая игрушку. Я вдохнула запах его волос. Едва уловимо пахло лимоном.

— Он него пахнет императором, — заметила я. К глазам подступали слезы.

— Он был с папой, когда мы за ним зашли. С его папой, который по-прежнему очень скучает по вам, ваше величество, — тихо добавила она.

17 апреля, ближе к вечеру

Бонапарт наклонился вперед, упершись локтями в колени. Мы — это стало нашим обыкновением — сидели на резной каменной скамье в розарии под тюльпанным деревом.

— Я послал за Эженом, — сказал Бонапарт. — Даю ему четвертый корпус: восемьдесят тысяч человек. Он должен быть доволен.

— Выходит, все эти разговоры правда? Неужели будет война?

По молчанию Бонапарта я догадалась об ответе.

— Кто будет регентом в ваше отсутствие?

— Не знаю, кому можно доверять.

30 апреля

Все жители империи мужского пола, способные носить оружие, спешат записаться в Великую армию. [166]Меня теперь охраняют шестнадцать инвалидов, которые огорчены тем, что не могут отправиться в поход вместе с остальными. Все здоровые лошади отосланы в войска.

Суббота, 2 мая, ближе к вечеру

Эжен со своим корпусом выступил сегодня утром в Польшу. Играют оркестры, звонят колокола. Мушкеты солдат украшены цветами. Люди высовываются из окон, выходящих на улицы, по которым проходят войска, и кричат: «Наша славная Великая армия!»

Пятница, 8 мая, надвигается гроза

— Я приехал попрощаться, — сказал Бонапарт.

— Давно вы не уезжали на войну.

— Я надеялся, что до этого не дойдет.

Да, конечно. Женитьба на Марии-Луизе, рождение наследника — все это должно было обеспечить долговременный мир.

— По крайней мере, я еду, зная: если со мной что-то случится, империя останется моему сыну.

— Вы будете скучать по нему.

Нам обоим было неловко; оба понимали, что на этот раз он отправится на войну без объятий и поцелуя «на удачу». Он долго смотрел на меня, затем его лакей открыл дверцу кареты. Я смотрела, как она выехала за ворота, даже не смея послать воздушный поцелуй.

18 ноября 1812 года, Мальмезон

Несколько месяцев не было никаких новостей, одни только слухи. Мы ждали и беспокоились. Беспокоились и молились.

Понедельник, 30 ноября

Сегодня в Мальмезон приехала молодая женщина лет двадцати в сопровождении пожилой горничной.

— Мадемуазель Орели де Бомон, — представилась она, придерживая руками в белых перчатках свою соломенную шляпу. Выяснилось, что ее отец, мсье де Бомон, — близкий друг мсье Батая. Огюста Батая?

— Мсье Батай — один из адъютантов моего сына.

Она кивнула и достала из тульи шляпы сложенные листки бумаги:

— Он часто писал моему отцу.

— С войны? — Сердце у меня забилось быстрее. Подлинные новости доходили до нас крайне редко. Официальным бюллетеням, отправляемым в Париж, как я понимала, доверять не стоило.

— Отец просил, чтобы я переписала эти письма для вас. Он думал, вы пожелаете узнать новости о вашем сыне, ваше величество.