Сандра Галланд - Страсти и скорби Жозефины Богарне

— Вы не верите мне? — проговорил он, печально глядя на меня.

— Верю, — ответила я, но сердце мое не верило.

— Вопрос не в том, сделал я это или нет. — Баррас встал вдруг и отошел к окну. — Вопрос в том, — он задернул шторы, — смог бы я это сделать? — Некоторое время помолчал, стоя спиной ко мне. — И истина заключается в том, что… Да.

Баррас молчал, застыв у окна, и эта минута показалась мне вечностью. Я ждала, чтобы он пошевелился, произнес хоть что-нибудь.

— Поль!

Он обернулся ко мне, в глазах его стояли слезы.

— Я не верю вам, — сказала я.

16 июня

Утром приезжал с визитом Баррас. Было рано. Я обернула себе голову шарфом, как это делают креолки. Он повел меня во двор.

— Хочу вам кое-что показать.

Во дворе стояли две красивые вороные лошади, запряженные в сверкающую темно-зеленую карету.

— Что думаете? — Баррас хлопнул одну из лошадей по боку.

— Красивые лошади.

— Венгерские. — Он открыл дверцу кареты. Обивка красного, королевского цвета.

— Бархат? — Такая редкость теперь! Но у депутата Барраса всегда все только лучшее. — Прекрасная карета. Давно она у вас? — спросила я.

— Она ваша.

— Моя?

Он с удовлетворением заметил мою растерянность.

— У вас теперь есть еще и корова. Молочная корова, я не взял ее с собой. Слишком медленно идет, знаете ли.

— Корова?

Я засмеялась. Корова! Значит, у нас будет масло, молоко, сыр. Будет много — больше, чем нам необходимо. Появятся излишки, их можно продавать или обменивать.

— Но где мне ее держать?

— Ну, как можно быть такой практичной?

— Я серьезно! — Карета, две лошади, корова… А у меня — ни конюха, ни возницы, ни сена, не говоря уж о стойле.

— Лошадей можно держать в конюшне по соседству. А корову — в Круасси.

— Круасси? Но я не возобновляю аренду.

Он смутился.

— Почему?

Я посучила большим и указательным пальцами: нет денег. Баррасу — с его поместьями, волкодавами, английскими чистокровными лошадьми — трудно было меня понять.

— Почему же вы мне не сказали? Благодаря встрече, которую вы мне устроили с вашими друзьями Розином и Перре, я нажил небольшое состояние.

Итак, решено: Баррас возьмет на себя аренду Круасси.

18 июля 1795 года, Париж

Я поднималась по лестнице, когда навстречу мне с приветствиями выбежала Агат.

— Что такое? — спросила я.

— Ничего, мадам, — сказала она, отставая.

Раньше она никогда так меня не называла, поэтому я поняла: что-то случилось. Вошла в гостиную — там, в красивом темно-синем мундире с красной и серебряной отделкой, сидел на диване красивый юноша. У меня слезы навернулись на глаза. Эжен так похож на отца!

Я обняла сына, стараясь не плакать. За те десять месяцев, что мы не виделись, он вырос и стал высок для четырнадцатилетнего.

— Когда ты приехал? — спросила я, усаживаясь рядом с ним на диван.

— Два часа назад. — Голос у него пока не изменился.

Я взяла его за руку, но он ее вырвал.

— Что-то случилось? — забеспокоилась я.

— Зачем ты подстроила, чтобы меня отправили домой, в то время как у меня только-только началась действительно интересная жизнь?

В комнате было жарко. Я встала, подошла к окну и отворила его пошире. Воздух снаружи был влажен, как и в гостиной.

Как ему ответить? Сказать, что он еще слишком юн, чтобы убивать, слишком юн, чтобы погибнуть? Что я не позволю ему поднять оружие против французских эмигрантов? Что не могу рисковать, не могу потерять его?

— Ты нужен мне здесь, — сказала я.

— Твоих друзей-мужчин тебе мало? — В сердцах он вскочил и вышел из гостиной. Хлопнула дверь на крыльце.

Четверг, 23 июля

Еще не было девяти, когда я позвала к себе Эжена.

— Знаешь, какой сегодня день?

Сын пожал плечами.

— Годовщина со дня смерти твоего отца.

Это его насторожило.

— У меня тут есть кое-что для тебя. — Я сняла с буфета саблю Александра и выложила на большой обеденный стол. — Это сабля твоего отца. Он желал бы, чтобы она перешла к тебе.

Эжен нерешительно коснулся сабли, поднял ее, вынул из ножен. На рукояти выгравирован фамильный девиз «Другие не служат», под ним — сердце. Поверх герба, наискосок, процарапано слово «Народ».

— Ты рад? — спросила я.

Щеки Эжена порозовели, и я накрыла его ладонь своей.

— Носи ее с честью, Эжен, — сказала я и быстро, чтобы он не видел моих слез, вышла.

23 июля 1795 года, Киборн

Роза, мы победили! Ношу твою ленту у сердца.

Р. S. Передай Эжену, что Себастьян Антье убит в сражении. Они дружили. Скажи, Себастьян погиб с честью.

3 августа, вечер

На приеме у Барраса по случаю победы собрались тридцать семь гостей, было выпито немало шампанского.

— Это армейское шампанское, — пояснил Баррас.

— В армию поставляют шампанское? — спросила я. Сейчас даже вода недешева…

— Только в победоносную армию, разумеется. В нашу армию.

После девяти пришла Тереза, совсем недавно родившая, а после порвавшая связь с Тальеном. Она была в очень открытом платье, выставлявшем на обозрение огромные, наполненные молоком груди. Было жарко, день выдался знойный, при виде Терезы мне стало еще жарче. Все мужчины в комнате смотрели на нее с осуждением и вожделением одновременно.

— Стоит ли вам быть здесь? — прошептала я.

От нее пахло табаком. В поисках поддержки я оглянулась на Барраса, но ему было не до того — он наполнял бокал.

— Ее надо отправить домой, Поль. Она сейчас может сделать что-нибудь такое, о чем впоследствии будет жалеть.

— Она не ребенок.

Незадолго до полуночи я услышала голос Терезы в комнате, где играли в карты:

— Весь мой наряд весит не более двух монет по шесть ливров.

Я вошла. Вокруг Терезы толпились мужчины. Три женщины наблюдали за происходящим, сидя в креслах у камина.

— Включая и драгоценности? — спросил депутат Набонид.

— Да. — Тереза раскраснелась, глаза ее остекленели.

— Ставлю луидор. — Депутат Верней бросил на стол монету.

— Есть еще желающие? — Тереза приняла соблазнительную позу. В тишине был слышен только стук и звон падающих на стол монет.

Улыбаясь, Баррас велел слуге принести весы.

Тереза сняла серьги, кольца и отдала их Баррасу. Затем спустила платье с плеча.

Я вышла. Вскоре из комнаты донеслись возгласы и крик Терезы. «Крик победы?.. — подумала я. — Или поражения?»

Вскоре Баррас, некий молодой человек и Тереза ушли втроем.

Сердце у меня упало: не по нему такая жизнь.

4 августа

Утром я направилась в Ла-Шомьер. Хотела приехать туда пораньше, чтобы поговорить с Терезой.

Я нашла ее в будуаре, где она плескала одеколон на шелковое обтягивающее платье, чтобы тонкая ткань прилегала к обнаженной груди.