Сандра Галланд - Страсти и скорби Жозефины Богарне

— Вот и все! — сказала Лизетт, закрепляя в прическе усыпанное жемчугами украшение. — Выглядите прекрасно! — Я посмотрелась в зеркало и потянула за локон, чтобы он обрамлял лоб сбоку. Лизетт выщипала мне брови так, что они приобрели форму изящных дуг. Да, теперь при свечах король Сардинии может счесть меня красивой.

«Если косметика не потечет», — подумала я, утирая пот со лба. Платье уже стало влажным. Я отворила двойные двери на балкон, выходивший на площадь. С него были видны верхушки деревьев, росших на бастионе, а за ними, на фоне голубого неба, — снежные вершины Мон-Сени, алмазами сверкавшие на солнце.

Церковные колокола прозвонили к вечерне. Я уж и забыла, как может быть красив колокольный звон. Женщина в черном и под вуалью шла в церковь, не отрывая взгляда от земли. Что подумают обо мне такие, как она? Обо мне, парижанке в открытом наряде, привыкшей к столичным удовольствиям… и своей парижской свободе.

В дверь постучали. Залаял пес.

— Ах, это вы! — послышался голос Лизетт.

— Пожалуйста, мадемуазель, — сказал капитан Шарль, — воздержитесь от выражения столь неумеренной радости. — Он взял на руки Фортюне и потерся лицом о собачью шерсть. Затем, отпустив собаку, сообщил мне, что мы отправимся во дворец только через час.

— Целый час! — Мне казалось, что я и так уже жду целую вечность, когда меня доставят во дворец и представят королю этого государства. Заодно жду, когда подействует настойка опия, которую я приняла, чтобы унять боль. — Простите меня, капитан Шарль. Должна признаться: я нервничаю. До сих пор мне не доводилось встречаться с королями.

— О чем беспокоиться? — Капитан откинул полы фрака и сел. — Основания нервничать есть скорее у короля. В конце концов, это ваш муж задал ему трепку!

Так чего же я боялась? Что могу совершить какую-нибудь глупость. Или упасть в обморок от боли и высокой температуры, чем поставлю в неудобное положение Бонапарта и республику.

— Просто я не ожидала…

— Славы?

Да, именно так. Слава — последнее, чего я ожидала, выходя замуж за Бонапарта. Странно, но энергичный маленький Наполеон, этот корсиканец с дурными манерами, ныне — герой, Освободитель Италии. Человек, перед которым склоняются короли.

Лизетт протянула мне стакан апельсиновой воды:

— Я добавила в нее чуть-чуть эфира, мадам. Вы очень бледны.

В тот же день позже, о времени не знаю

Кажется, я еще жива. Это было ужасно; король уснул, сидя на троне! Баррас прав: мне следовало взять с собой каркас для кринолина.

13 июля, Милан

На подъезде к Милану я услышала приветственные возгласы многочисленной толпы. Жозеф высунулся из окна, придерживая треугольную шляпу. Оркестр грянул «Марсельезу».

— Священная любовь к отечеству… — подпевала я, чувствуя ком в горле. Хотела было выглянуть, но подумала, что королеве не пристало высовываться в окошко кареты. — Надо разбудить полковника Жюно, — сказала я, указывая на мальчишек, бежавших возле кареты.

— Что? — пробормотал Жюно и, встрепенувшись, пригладил рукой волосы. — Мы в Милане? Уже?

— Плюмаж в порядке? — спросил Жозеф, поправляя шляпу. — Как я выгляжу?

— Прекрасно, — ответила я, положив на язык конфету из анисовых семян, чтобы освежить дыхание. Все мы выглядели так, будто две недели скитались в суровых условиях: помятые, запыленные, раздраженные. Путешествие не было легким.

— Да здравствует Франция! Да здравствует свобода! — пела толпа. За окном проплыла огромная римская арка, украшенная яркими флагами.

— Нервничаете? — прошептал капитан Шарль. Я широко раскрыла глаза.

Да! Действительно, эта толпа встречала именно нас: мужчины в напудренных париках и старомодных придворных куртках, женщины (те немногие, кого мне удалось увидеть) с головами, покрытыми черными платками, в широких юбках на каркасах с обручами. За аристократами теснились крестьяне в лохмотьях, море лиц. Мушкеты колонн жандармов сверкали под беспощадным солнцем. Я подумала о своих детях, о тетушке Дезире. Вот бы им увидеть это!

Я узнала младшего брата Бонапарта, Луи, — он прибыл верхом в сопровождении адъютантов. Но где же сам Бонапарт? В животе у меня стало нехорошо. Нельзя, чтобы меня затошнило. Только не сейчас!

Вдруг карета остановилась.

— Приехали, — сказал Жозеф, по обыкновению хихикнув.

— Ну наконец-то! — обрадовался Жюно, щелкая костяшками пальцев.

Лакей в сиреневой ливрее открыл дверцы кареты. Ветер тут же задул в нее целую волну пыли. Я изо всех сил старалась не обращать на это внимания, только моргала и улыбалась, ибо передо мной уже стоял мой муж, Наполеон Бонапарт.

Он сильно загорел на здешнем солнце. За ним замерла шеренга солдат, далее — приветствующая толпа. Бонапарт держался величественно.

— Добро пожаловать, — сказал он без тени улыбки. — Что вас так задержало? — рявкнул он на Жюно и отступил на шаг, чтобы лакей мог опустить ступеньку кареты.

— Да здравствует свобода! — надрывался какой-то человек. Поддавшись общему настроению, Фортюне в своей дорожной корзинке принялся скулить, просясь наружу.

— Ваша жена была нездорова, — покаянно сообщил Жозеф брату, зажав кисти рук между коленями. — Приходилось делать остановки.

Бонапарт хмуро смотрел на меня. Лакей никак не мог опустить ступеньку. Все происходящее казалось мне каким-то сном. Стоявший передо мной человек казался незнакомцем — мой муж, Освободитель Италии.

— Давайте помогу, — сказал капитан Шарль лакею, ибо ступеньку снова заклинило. — Я в последние недели много раз справлялся с этой задвижкой, — продолжал он, сознавая, что ведет себя самонадеянно, — и потому знаю ее сокровенные пороки.

Бонапарт внимательно посмотрел на капитана.

— Вы, должно быть, Шарль? Адъютант?

— Генерал Бонапарт! — отсалютовал тот.

— Да здравствует Франция! — крикнул стоявший рядом ребенок.

— Тогда побыстрее, капитан. Я желаю обнять жену.

Лакей отступил от кареты. Капитан Шарль прижал левую сторону ступеньки, и она с лязгом опустилась. Бонапарт взял меня за руку.

— Осторожно! — сказал он, словно (я с горечью поняла это) я была беременна. Я ступила на пыльную дорогу. Наполеон взял меня за подбородок: — Я изголодался по вам.

Я улыбнулась и ничего не сказала. Меня подавляли пыль, яркое солнце, толпа, взгляд Бонапарта.

— Бонапарт, я…

Он обхватил меня за шею так, что большой палец упирался мне в затылок, и поцеловал — беззастенчиво, не сдерживаясь, как будто мы, мужчина и женщина, муж и жена, были единственными людьми на земле. Мгновение я сопротивлялась, слыша рев толпы. Потом уступила.

У меня съехала шляпа. Я схватила ее, потом сделала шаг назад, прижимая руку Бонапарта к своему сердцу. Сейчас я по-прежнему слышала приветственный гул толпы, но уже как будто откуда-то издалека. Бонапарт внимательно смотрел на меня, глаза его поблескивали.