Сандра Галланд - Страсти и скорби Жозефины Богарне

Потолок комнатки, где стояла ванна, расписан херувимами. У Лизетт крепкие пальцы — это выяснилось, когда она массировала мне голову и шею. Моя головная боль почти прошла. Лизетт помогла мне надеть ночное платье из прозрачного голубого шелка. Сейчас мне предстояло все рассказать мужу.

Бонапарт откинул простыню. Я задула одну из свечей и вытянулась рядом с ним на пахнущей плесенью перине. Настойка опия и ванна пробудили во мне нежность.

Он невинно поцеловал меня в щеку, как целуют ребенка. Я чувствовала исходивший от него жар.

— Должна сказать вам нечто, Бонапарт. — Я взяла его руку и провела ею по своей щеке. — Я не беременна. Больше не беременна. По крайней мере, так говорит мой доктор.

Бонапарт сел на кровати и обхватил руками согнутые колени.

— Когда это случилось? — спросил он, глядя в темноту.

— Примерно с месяц тому. — Я положила руку мужу на спину и почувствовала, как он, сидя, слегка покачивается. — Я собиралась написать вам, но потом решила, что лучше сказать при встрече.

— Так бывает, — сказал он и повернулся ко мне. Лицо мокрое от беззвучных слез.

— О, Бонапарт! — Чувствуя боль в сердце, я обняла его. Если бы только я могла дать то, чего он хотел, что было ему необходимо! Если бы могла полюбить, как любил меня он сам…

День взятия Бастилии, в одиннадцатом часу вечера или даже позднее

Только что вернулись с бала по случаю Дня взятия Бастилии. Теперь я понимаю смысл выражения «скучно до слез». Но нет, скука была «смертной».

Под общие приветствия мы с Бонапартом вошли в просторный полутемный бальный зал. Затем нас проводили на возвышение, где устроили новое чествование.

— Что будем делать дальше? — спросила я, стараясь поудобнее устроиться на комковатом сиденье. Женщины по углам шептались, прикрываясь веерами, и неодобрительно смотрели на меня. Мой наряд был куда более открытым, чем любые их платья. Я пожалела, что не взяла с собой шаль.

Бонапарт побарабанил пальцами.

— Мы почетные гости. Надо просто сидеть.

Весь вечер? Я почувствовала себя узницей.

Несколько часов кряду, как мне показалось, мы выслушивали высокопарные речи, нам по очереди представлялись первые лица миланской знати. Один отбил столь низкий поклон, что буквально дотронулся носом до пола. От вымученной улыбки у меня щеки сводило.

После этого ужаса Бонапарта вызвали на какое-то срочное совещание по военным вопросам, а я тем временем сидела у всех на виду и смотрела в зал. Со стропил свисали тонкие красно-бело-синие ленты, придавая помещению унылый вид. Пахло помадой, чесноком и п о том. В воздухе висел туман рисовой пудры от париков. Смеялись только стоявшие у пустого камина лакеи. Собрание было слишком уж безрадостным, и я опасалась, что такими же окажутся предстоящие месяцы моего пребывания здесь.

— Позволяется ли прекрасной королеве танцевать с простыми смертными? — прошептал капитан Шарль. Он был в очаровательном китайском кафтане из зеленого шелка и в зеленых же сабо. — Музыканты, хоть и лишены того, что парижане назвали бы виртуозностью, по крайней мере, энергичны. — Он снял плюмаж со своего бархатного тока и стал им обмахиваться.

Прикрывшись веером, я улыбнулась ему.

— Прежде всего, капитан Умник, давайте внесем ясность: я не королева.

— Вы просто случайно оказались на троне?

— Увы, здесь мне сидеть и придется.

— Как… увлекательно, — состроил он забавную рожицу.

— Не смешите меня, — хихикнула я.

— Почему же?

— Мне не дозволяется приятно проводить время. Слишком серьезная должность, — заявила я, приосанившись.

— Так вы даже не присоединитесь к нам в котильоне? Я думал, парижанки одержимы страстью танцевать.

— В Париже все подвластны лишь одной истинной страсти, капитан, — сказала я. — И это, страшно признаться, стремление к богатству.

Капитан поднял руки в зеленых перчатках, притворяясь удивленным.

— Цинизм в женщинах меня поражает!

— Простите, капитан, я пыталась показаться умной… Ошибка с моей стороны, ибо я не такая.

— И все же, справедливости ради, надо признать, что в вашем утверждении есть истина. У меня имеется страсть к богатству, как вы это называете, — вернее, страсть к красивым вещам, а одно является необходимым следствием другого.

— Я и сама имею эту слабость, — печально улыбнулась я.

— Предпочитаю думать о ней как о чем-то вполне добродетельном, ибо разве поклонение красивым вещам не есть своего рода религия?

— Вы шутите и одновременно говорите о святости, капитан. Вы отважный человек.

— По-моему, святость, отвага и тяга к прекрасному присущи каждому мужчине. В женщинах же нечасто встретишь отвагу — зачастую прекрасный пол относится к этому качеству с опаской.

— Мы все ценим отвагу, капитан. Мужчины проявляют ее в седле или на поле боя. Женщинам же предоставляется меньше возможностей блеснуть смелостью — те, что выпадают нам, мы используем невинно: у портного или у шляпника.

— Или, может быть, у?.. — Он наклонил голову в направлении комнаты для игр.

— Я люблю те игры, где все зависит от случайности, капитан Шарль, но отвагой это не назовешь. По природе я осмотрительна.

— И все же, говорят, вы часто выигрываете.

— Просто не люблю проигрывать, — призналась я.

— В таком случае могу вам кое-что предложить, — сказал капитан. — Спекуляцию. Это, в конце концов, самая увлекательная из игр, где все зависит от случая. — Он замолчал и серьезно посмотрел на меня: — И она как нельзя лучше подходит женщине, осмотрительной от природы.

Ко мне направлялся дородный человек, по старой моде облаченный в длинный бархатный сюртук.

— Простите, капитан, но, кажется, ко мне сейчас начнут приставать.

— Вам требуется защита, мадам? Я мог бы стать вашим кавалером-слугой…

— Прошу вас, капитан Шарль, что бы это могло означать?

Я с облегчением заметила, что направлявшегося к нам мужчину кто-то остановил.

— Это один из очаровательных здешних обычаев. В отсутствие мужа женщине требуется внимание кого-то другого — кавалера, удовлетворяющего все ее потребности.

— Все потребности? — Я лукаво посмотрела на капитана. Он относился к мужчинам того типа, с которыми совершенно безопасно кокетничать.

— За исключением супружеских обязанностей, исполнять которые имеет право лишь муж. Благодаря суровости этого условия супруг крайне редко ревнует даму к такому кавалеру.

— Интересно… — Дородный мужчина все же направился ко мне, уже не в одиночестве. — Кстати, о мужьях, капитан Шарль: не знаете ли вы, где сейчас генерал Бонапарт?

— По-моему, совещается с офицерами в прихожей, мадам.

— Не сделаете ли мне одолжение, капитан? — Шарль низко мне поклонился. — Не передадите ли, чтобы он пришел сюда?