Чармен Крейг - Мисс Бирма [litres]

– Не можешь уснуть, дорогая?

– Что ты делаешь?

В вопросе не было ни подвоха, ни укора. Но что-то в ее глазах, в непроницаемом взгляде заставило Бенни почувствовать себя маленьким, загнанным в угол, никчемным. Глаза сияли тревогой, скрытой яростью – чувствами, на которые он сейчас был неспособен. То, чем он сейчас занят, называется ничего , пустая трата времени.

– Если ты не готов бороться с несправедливостью, – сказал он, – если не готов рискнуть всем ради свободы всех людей…

– Да? – тихо произнесла она.

– Иди спать, – сказал он резче, чем намеревался. И добавил мягче, чтобы разгладилось ее встревоженное лицо: – Уже очень поздно.

Он встретился с двумя американцами в «Ориент Клаб» в апреле 1954-го.

Сначала приметил их у бара, они пили и наблюдали за танцующими парами. Вскоре Бенни уже угощал их и пересказывал – тихо, насколько это возможно под пронзительно вопившую музыку – свою статью, которую недавно отправил в американские и британские издания, но не получил никакого ответа.

– …На английском, разумеется, адресовано западному читателю. Парни, вдруг вы посоветуете, как опубликовать подобный материал? Я думал, может, «Таймс» или «Ньюсуик»…

Тот, что помоложе, более дружелюбный, напустил на себя заинтересованный вид, на самом деле продолжая коситься на дам. Второй, постарше (по крайней мере, выглядел старше: седоватый, аккуратная модная прическа, брюшко выпирает из рубашки, громоздкие очки, прячущие цепкий взгляд), внимательно изучал Бенни поверх нетронутого стакана.

– Тема актуальная, – сказал молодой. – Я немного баловался журналистикой и скажу так: тебе нужно найти способ подать свою историю – привязать ее к чему-то, о чем люди говорят. Что-нибудь занимательное. К примеру, «Мисс Америка» – на следующей неделе будет финал конкурса красоты. Душевный сюжет. И как раз про человеческие мечты. Может, тебе связать свою историю с конкурсом «Мисс Бирма», а вообще у вас тут проводят конкурсы красоты?..

– Коммунизм, – размеренно произнес старший, поправил очки на лоснящейся от пота переносице. – Вьетнам. «Принцип домино».

– Принцип домино? – переспросил Бенни.

– Ой, ну это ж банально! – фыркнул молодой. – Ему нужен ракурс, который сделает сюжет уникальным .

Старший не то чтобы скривился, но взгляд его погас, обратился внутрь, то ли от смущения, то ли от сдерживаемого гнева. Нелепый тип, подумал Бенни. И неопрятная внешность – круги пота под мышками, розовые прыщи на поблескивающей влагой коже, все это вызвано будто и не духотой в помещении, а хроническими сомнениями и внутренним напряжением. Было очевидно, что своего молодого спутника он презирает. Тогда что он делает в его компании?

– Простите, – сказал нелепый, опуская стакан и вытирая рукавом брови. – Я… у меня… опаздываю на поезд.

И, не протянув никому руки на прощанье, он ринулся в толпу, как если бы бежал от кого-то.

Бенни и приятель нелепого постояли молча, будто фиксируя бестактность.

– Что, вы сказали, привело вас сюда? – наконец поинтересовался Бенни.

Американец расслабился, привалился к стойке бара и вновь принялся разглядывать девушек.

– О, мы базируемся в Бангкоке, – небрежно сообщил он. – Работаем на корпорацию, которую вы наверняка не знаете, строим взлетные полосы, аэродромы, все такое.

– Могу я узнать название?

– Конечно. – Американец несколько раздраженно улыбнулся. И произнес, чересчур бодро: – «Морское снабжение».

«Принцип домино», как выяснил Бенни, это термин, который предложил Эйзенхауэр в своей недавней речи. Представьте, что у вас есть ряд стоящих костяшек домино , сказал Эйзенхауэр, говоря о коммунизме в Индокитае, и вы роняете первую из них. И очевидно, что случится с остальными, – они все повалятся, одна за другой . Иными словами, если одна страна в Юго-Восточной Азии вступит в коммунистический блок, вскоре вся Юго-Восточная Азия последует туда же – а за ней Ближний Восток и, возможно, даже Япония с Европой.

Не было причин предполагать, что странную парочку американцев привела в страну именно теория Эйзенхауэра. Что-то его смущало в этих парнях, и Бенни задумался, а ограничивается ли деятельность «Морского снабжения» инженерными работами, аэродромами, взлетными полосами и прочим в таком же духе?

Бенни не пришлось долго ждать ответа на этот вопрос. В июле черный автомобиль, который по-прежнему сопровождал его повсюду, проводил его под проливным дождем до посольства США, на прием в котором Бенни пригласил партнер из «Ла Рош». У стола с закусками Бенни очутился рядом с самим американским послом – лощеным, розовым, заносчивым человеком по имени Себалд [15], с виду из тех, кто живет в вечном страхе подхватить какую-нибудь заразу. Бенни, не теряя времени, принялся рассказывать о том, как остро страна нуждается в доступе к рынку качественных лекарств.

Себалд не удостоил старания Бенни даже мимолетным заинтересованным взглядом. Посол навалил себе ложку за ложкой подрагивающее желе, а потом с печальным омерзением уставился на зеленую горку в центре тарелки.

– Я скажу вам, что я нахожу интересным, – неожиданно заявил он, резко вскинув голову и в упор посмотрев на Бенни, лицо которого наверняка выглядело вполне европейским на его американский взгляд. – Природные ресурсы этой страны. Вы представляете обоюдную выгоду от торговли? Все зависит от укрепления внутренней безопасности…

Отшатнувшись от мощных алкогольных испарений, которыми дохнул на него посол, Бенни вдруг заметил, что с дальнего конца многолюдного зала за ним пристально наблюдают. Это был тот самый американец из «Ориент Клаб» – старший, нелепый, с громоздкими очками. Он стоял, стиснув стакан, наблюдал за Бенни с напряженной, граничащей с тревогой, сосредоточенностью, и на лице его было написано, что он все знает – и про посла Себалда, и про Бенни.

И как будто посылал сигнал: в этом гадючьем гнезде он – единственный союзник.

Чуть позже Бенни изловчился пробраться через весь зал к американцу и тот протянул ему вялую руку со спрятанной в ней влажной визиткой, гласившей: «Уильям Янг, Корпорация по Снабжению Юго-Восточной Азии». И тем же вечером, как и было оговорено в краткой телефонной беседе, Бенни, никем не замеченный, проскользнул в обшарпанную гостиницу. И вот он, Уильям Янг, открывает дверь – мятую рубашку распирает пузо, редкие волосы аккуратно зачесаны назад, – подталкивает к переносице массивные очки и лишь потом едва заметно кивает, приглашая войти.

– Хотите присесть? – предложил он, указывая на пару стульев в изножье небрежно застеленной кровати.

Оконные ставни были закрыты, запечатывая прокисшую духоту комнаты. Но запаха вероломства Бенни не учуял, он сел и оглядел убогую обстановку: стол, на нем будильник, пишущая машинка и беспорядочно разбросанные бумаги, лампа без абажура, приоткрытая дверь в жалкую уборную. Никаких личных вещей, ни чемодана, ни книги, ни пустого стакана, ни остатков еды. Если не считать туалета и кровати со скомканной москитной сеткой, комната была лишена любых признаков человеческих потребностей. Временное прибежище, но одновременно и своего рода описание временности американского характера. Он ест? – спросил себя Бенни. А любовью занимается? Возможно, этот человек справляет все естественные надобности быстро и скрытно, подальше от людских глаз.