Чармен Крейг - Мисс Бирма [litres]

– Ты ее любишь? – неожиданно спросила она беззлобно, с искренней болью и желанием понять.

Он смутился, потом, кажется, рассердился. А затем жуткое, убийственное разочарование захлестнуло его лицо.

– Это не то, что ты думаешь, – бросил он.

Кхин решила, что этим все кончилось – он развернулся и направился к лестнице.

Но он остановился и обернулся, почти покорно.

– Когда-нибудь, – сказал он. – Не сейчас – я не в состоянии выслушать еще что-то прямо сейчас… ты расскажешь мне о Линтоне. Если знаешь, где он. Если поэтому ты уходишь из дому так часто.

Когда-нибудь .

Они вплотную подошли к этому – к откровенному обсуждению давнего романа Кхин и ее нынешней безупречности – неделей позже, ранним утром, едва рассвело, когда Кхин и Хта Хта сидели в кухне и пили кофе до начала суеты школьного дня.

Внезапно в дверях возник Бенни, свежий после душа и тщательно одетый, а вместе с ним – аромат чистоты и некоторой отчужденности. Он стоял, внимательно разглядывая женщин и очертания маленькой комнаты, где столько жизни происходило в его отсутствие. Глядя на Кхин, он заговорил:

– Мне пришло в голову, что нечестно не признаться тебе, откуда я узнал про Линтона. – Имя Линтона он неловко проглотил и, стараясь скрыть излишнюю нервозность, поспешно продолжил: – Дело в том, что я не вправе рассказать все. Но могу сообщить, что мой источник получил информацию от Со Лея, который, должно быть, получил ее от одного из своих людей. Боюсь даже представить, какое впечатление эта новость произвела на нашего старого друга.

Поначалу Кхин не нашлась с ответом. Что-то сдавило грудь, стало трудно дышать. Со Лей страдал из-за нее, когда ему стало известно о позоре, который она пережила в Билине, ему было больно, и теперь Бенни обвиняет ее в этих страданиях – и сам так страдает… И, словно доказывая, что она-то не страдала, Кхин невозмутимо, с едкостью, поразившей ее саму, произнесла:

– Жаль, что я не знаю, где Линтон, а то бы сбежала к нему.

Лицо Бенни исказилось от обиды и негодования. Но постепенно гримасу разгладила улыбка удовлетворения. И эта улыбка подтвердила Кхин, что именно в подобном и подозревал ее муж. Но тут Бенни прикрыл глаза и выговорил, с искренним чувством:

– Предательство некоторых людей так трудно признать.

На самом деле ей хотелось наконец признаться Бенни во всем, что случилось, сказать, что у них так мало времени, что все позади, в том числе и история с Линтоном, и многочисленные измены Бенни, рушившие их брак год за годом, – и теперь они вместе, и нет никаких оправданий, нет никаких причин не простить друг друга и не отдать друг другу всю любовь. Линтон был лишь способом выжить, хотела она сказать, а Бенни – смысл ее жизни, и разве она не то же самое для него?

Прошло пятнадцать лет с тех пор, как они встретились в порту Акьяб, почти половина из ее прожитых лет, а она все еще помнит удивление и восторг в глазах Бенни, запах густого соленого воздуха, звук волны, плещущей в поплавки гидросамолета, помнит, как ласково Бенни улыбался ей и ее маленькому подопечному. Сейчас, глядя на Бенни с другого конца комнаты и видя, каким жестким он стал – словно его мучают боли в спине, словно его годами не касались ласковые руки (а ведь Кхин подозревала, что он возобновил свои любовные похождения), – сейчас, вспоминая свое первое ошеломляющее впечатление от него в Акьябе, она подумала, что в нем куда больше достоинства – этого свидетельства пережитого и выстраданного. И ее охватило раскаяние за то, что избегала физической близости с ним после его освобождения. Но ее удерживали стыд и страх, что он увидит, во что превратилось ее тело, ее грудь. Кхин подумала, что ласкать его, искать ответной ласки – значит принять перемены, которые неизбежно ждут их в будущем. Она понимала, что любит его искалеченное тело, что готова отдать ему свое, столь же искалеченное. Ей хотелось сбросить одежду и лечь с ним в постель, прижаться к его коже, дать ему все, что она способна дать.

Но Бенни равнодушно проходил мимо нее наверх, не здоровался, возвращаясь домой, и его холодность приводила в отчаяние. Словно он забыл, что она та самая женщина, что не один год дарила ему тепло. Она изо всех сил старалась жить, ничего не ожидая, напоминая себе, что ее представления о внимании, которое муж должен дарить жене, не имеют значения, что до тех пор, пока сосредоточена на своих разочарованиях, она обречена жить несчастную жизнь. Кхин изо всех сил старалась благодарно принимать скромные любезности – натянутую улыбку Бенни, адресованную ей, или несколько минут, когда он весело смеялся с детьми. Но всякий раз, когда она уже готова была осыпать его своими дарами – сказать что-нибудь ласковое, а то и взять его за руку, – волна из обиды и унижения вскипала в ней, и Кхин оставалась в своем коконе, мысленно выкрикивая обвинения.

Как ты посмел попрекать меня Линтоном после всех твоих бесконечных измен? Ты, кто приводил женщин в постель прямо у меня под носом, а я ведь даже не знала, жив ты или мертв, когда спала с Линтоном. Ты даже представить не можешь, кем я себя почувствовала с этим мужчиной, какое наслаждение он обрел в женщине, которую ты отвергаешь!

Линтон. Ею все больше овладевало физическое желание вновь отдаться этому красавцу, уступить его чистой, твердой уверенности . Мысль о том, что ей никогда больше не дано раствориться в таком абсолютном удовольствии, лишала покоя. И она начинала кричать на детей, а на ком еще она могла сорвать раздражение.

– Он стал жирным и ленивым, ваш отец, – выговаривала она младшим девочкам, дергая гребнем их непослушные волосы. – Сидит тут, дожидается, пока его обслужат, как во времена, когда он зарабатывал много денег. Эти его барские замашки. Даже не замечает, что мы все тут надрываемся. Я вынуждена шить рубашки, в которых он потеет. Хта Хта вкалывает за десятерых слуг, а он отказывается пальцем пошевелить. Приятно, наверное, делать вид, что не существует ни домашней работы, ни счетов.

Ее сварливость передалась и девочкам.

– Ты меня ударила! – кричала Молли, а Грейси выбегала из дома и забиралась на дерево.

– Прекратите! – орала Кхин, когда Джонни изводил Молли, а та в ответ яростно налетала на него, молотя крошечными пухлыми кулачками. – Тебе же двенадцать, бога ради, Джонни! Да что с тобой такое?

– А как они, по-твоему, должны себя вести, когда ты говоришь гадости про папу? – однажды вечером резко бросила Луиза.

Кхин как раз пыталась уложить младших спать, отпустив Хта Хта немножко отдохнуть с ее малышкой Эффи, и только что с невероятным трудом выкупала Молли. Луиза заглянула в детскую пожелать доброй ночи – кажется, она собралась на вечеринку, – и Кхин оторопела, вдруг увидев эффектную невозмутимую девушку, держащуюся с царственной отчужденностью, волосы уложены в высокую прическу, тело облегает изящный саронг, шаль элегантно ниспадает с плеч. Кхин вспомнила, как встретила дочь у Лесного Губернатора, Луиза тогда примерила платье, привезенное ею, и стало ясно, как сильно она изменилась, обнаружив в себе силу собственной личности. И не изменилась ли тогда сама Кхин? Не поддалась ли едва уловимой зависти, которая позже отравит ее счастливые дни с Линтоном?