Чармен Крейг - Мисс Бирма [litres]

Но тут же вспыхнула и другая мысль, столь же пугающая, сколь и многообещающая. А что, если это станет для Линтона напоминанием о ней, Кхин?

И возможно, воспоминания о Кхин затмят облик Мисс Бирмы?

Кто союзник, а кто враг?

Этот вопрос занимал Бенни с того момента, как его заточили под домашний арест. Занимал отчасти потому, что бессрочный приговор был крайне милосерден – принимая во внимание его регулярные встречи с американцем (которому он постоянно твердил, что Кхин понятия не имеет о нынешнем местонахождении Линтона), а отчасти потому, что все контакты с Тесаком внезапно оборвались. Разумеется, Уильям Янг мог передать сведения, которые «похоронили» Бенни. Если это так, следовательно, Янга отправили на задание именно с целью оценить каренскую угрозу американским и бирманским интересам и отношениям. Или, возможно, Тесак просто-напросто решил завершить их сотрудничество в тот момент, когда понял, что Бенни никогда не приведет его к Линтону.

И это был именно тот вопрос, который занимал его всякий раз, когда он отваживался задуматься о Линтоне и Кхин. Неужели она действительно полюбила этого каренского героя, который сумел позаботиться о ней и детях в отсутствие Бенни?

Нелепое предложение относительно «Мисс Бирмы» Бенни выдвинул, думая о Линтоне. В конце концов, Кхин только-только выскочила из постели с этим мужчиной, когда впутала Луизу в детский конкурс с целью добиться освобождения Бенни из тюрьмы Инсейна. И каждое проявление преданности и привязанности – включая ее нынешнюю назойливую толкотню рядом, в этом доме-тюрьме, – казалось ему компенсацией за счастье, которое она познала с другим мужчиной. И в присутствии гостей, вовсе не желая причинить ей боль (но, возможно, желая спровоцировать взрыв чувств, который освободит их от накопившихся между ними невысказанных слов), Бенни так упорно настаивал на своей идее с «Мисс Бирмой», что Кхин откровенно испугалась и как-то раз робко проговорила:

– Если ты настолько уверен, Бенни, я подумаю, что смогу сделать.

И, Господь Всемогущий, она действительно так и поступила!

Разумеется, он мог высказать свое мнение, вместо того чтобы оставаться молчаливым свидетелем (рядом с такой же молчаливой Луизой), пока Кхин корпела над модными журналами и выкройками для платьев и купальников, которые шила из своих распоротых юбок и саронгов. Разумеется, когда позже, в том же 1956-м, она объявила, что зарегистрировала Луизу на конкурс «Мисс Каренское государство», Бенни мог топнуть ногой и, признав поражение, потребовать прекратить все это. Но Луиза не выказывала никаких признаков огорчения нелепыми выходками ее матери. Напротив, неизменно безмятежные взгляды, которые теперь уже пятнадцатилетняя девушка бросала на отца, казалось, должны были его убедить, что не стоит тревожиться из-за таких пустяков. И Бенни понимал: если он хоть что-нибудь скажет Кхин, то тем самым примет на себя ответственность за то, что он мысленно называл проблема Мисс Бирмы.

Правда состояла в том, что Кхин, похоже, увлеклась конкурсом и желала, чтобы Луиза завоевала высший титул, словно надеясь, что, помимо потенциальных финансовых и политических выгод, победа дочери поможет ей обрести уверенность. Было что-то очень личное и отчаянное в том, как она донимала девочку, постоянно подчеркивая, что именно Луизе следует усовершенствовать в себе.

Не дергай купальник, он должен сидеть в обтяжку, и всякий раз, как вспомнишь, втягивай живот.

Ты могла бы немного заняться подтягивающими упражнениями…

Ты тщательно умылась, до самых волос? Ты же не хочешь, чтоб лицо пошло прыщами!

Видела женщин в журнале? Ни одна не сутулится, они стоят, как будто у каждой на шее драгоценное колье, которое она хочет всем продемонстрировать…

Лодыжки у тебя толстоваты, этого не исправить, но если встанешь вот так, будет менее заметно…

Надеюсь, ты не собираешься выходить без макияжа!

Прижимай кончик носа по десять минут в день – у твоего отца нос чересчур большой…

Одна ложка риса, не больше.

Ты забыла сделать маску для лица? Ты же погубишь кожу.

Если встретишь миссис Не Вин, поздоровайся вежливо. Она поприветствовала меня сегодня утром. Мы должны производить хорошее впечатление…

Что-то неладное творилось с Кхин. Она выглядела то встревоженной, то взбудораженной образами, которые намеревалась создать из плоти – точно не из души – их старшей дочери. В любую минуту она могла заставить девочку примерять очередное сшитое платье, а все остальное семейство – оценивать результат. Бенни поражало, как выглядит Луиза – копия голливудских старлеток с выпирающими формами – в переливающемся платье китайского фасона и золоченых туфлях на высоких каблуках (туфли Кхин якобы «одолжила у подруги», но почти наверняка купила в кредит). А наглядевшись, Кхин могла внезапно решить, что ее произведение никуда не годится, что наряд надо переделать, приказывала Луизе немедленно раздеваться, устраивалась за обеденным столом и принималась распарывать швы и переставлять крючки, пока затурканный Джонни украдкой не сбегал из дому. Домашнее хозяйство пребывало в полнейшем беспорядке – младшие дети, заброшенные и запущенные, требовали внимания, которое Луиза и Хта Хта могли удовлетворить едва наполовину. Кхин вознамерилась перекроить свой мир, но мир ее семьи медленно разъезжался по швам.

Но примерно за неделю до конкурса «Мисс Каренское государство» Кхин, похоже, вспомнила, что когда-то сделала ставку на Бенни. Всю вторую половину дня он сидел в залитом светом кабинете, в воздухе резвились пылинки, а Бенни все писал и писал письмо Рите (переписка эта с началом его заточения сделалась для него потребностью). Но вот последний луч солнца погас, и Бенни остался в одиночестве – безысходном одиночестве, компанию ему составляли только мысли о Тесаке и Линтоне, о котором он дерзнул написать лишь в личных дневниках, – и тут в дверях возникла Кхин.

Она была в шелковом, расшитом розовыми орхидеями (это нечто новое, с тревогой отметил Бенни) кимоно и явно только что из душа. Он чувствовал лихорадочный жар, волнами исходивший от ее кожи, а приглядевшись, увидел, что Кхин подкрасила глаза – так же, как делала это в юности, с маленькими черными стрелками вверх от линии ресниц. Эта попытка вернуться в их молодость растрогала его, как и девичье смущение в подведенных глазах. Бенни вспомнил, как они впервые остались наедине, как она обнажилась для него с такой абсолютной самоотверженностью, с такой готовностью к их близости. И вдруг подумал, что вся ее безумная активность последнего времени могла преследовать именно эту цель – заново разжечь то, что почти угасло между ними.