Энн Пэтчетт - Голландский дом

— Так, серьезно, хватит меня перебивать. Ты портишь всю историю. Она устроилась няней; дети еще вырасти не успели, а она вышла замуж за портье, работавшего в том же доме. Она сказала, они все держали в тайне, пока она не забеременела, поэтому не потеряла работу. Их первенцем была девочка, и теперь она живет в Ратгерсе. Она как раз ехала ее проведать и решила остановиться у своего старого дома.

— Никто больше не учит географию. Голландский дом никак не на пути из центра Нью-Йорка в Ратгерс.

— Они с мужем давно живут в Бронксе, — сказала Мэйв, проигнорировав меня. — Всего у них трое детей — девочка и двое мальчишек.

Мне потребовались все внутренние силы, чтобы не сказать, что Голландский дом не по пути и из Бронкса в Ратгерс.

— Флаффи сказала, что время от времени наведывалась туда — ничего не могла с собой поделать. Она ведь работала там еще до того, как мы въехали. Присматривала за домом после смерти миссис Ванхубейк. За все эти годы она так и не решилась подойти к двери и постучать, потому что не знала, как отреагирует отец, увидев ее на пороге, но всегда надеялась встретиться с кем-нибудь из нас.

Я покачал головой. Почему, спустя все эти годы, я скучал по Ванхубейкам?

— Она спросила, не вылечили ли мой диабет, я ответила, что нет, конечно, чем снова очень ее расстроила. По детским воспоминаниям мне всегда казалось, что Флаффи довольно жесткая, но — кто знает? — может, я и ошибалась.

— Нет.

— Она хочет встретиться с тобой.

— Со мной?

— Вы живете практически по соседству.

— Зачем ей со мной встречаться?

Мэйв посмотрела на меня с выражением «умный мальчик, догадайся сам», но у меня не было предположений.

— Она хочет загладить вину.

— Передай ей, что это ни к чему.

— Послушай. Для нее это важно. А ты не то чтобы так сильно занят. — Мою работу в сфере недвижимости Мэйв не расценивала как работу. В этом смысле они с Селестой были заодно.

— У меня нет ни малейшего желания воссоединяться с кем-то, кого я не видел двадцать пять лет, — не могу не признать: во всей этой истории было некоторое мрачное очарование — Мэйв случайно встретила Флаффи, — но личного интереса у меня не было никакого.

— В любом случае я дала ей твой номер. Сказала, ты встретишься с ней в венгерской кондитерской. Тебя это не должно слишком обременить.

— При чем здесь «обременить»? Я просто не хочу.

Моя сестра от души зевнула и зарылась лицом в подушку:

— Ой, все.

— Я не сдамся без боя.

Когда она подняла на меня свои голубые глаза с залегшими вокруг красными ободками, я вспомнил, где мы находимся и почему мы здесь. Внезапно ее охватила непреодолимая потребность уснуть, и она закрыла глаза, как будто у нее не было выбора.

Я сидел в кресле и смотрел на нее. Думал о том, не настало ли время перебраться поближе к дому. Теперь, когда я окончил интернатуру, у меня не было необходимости жить в Нью-Йорке. Я владел тремя зданиями, но точно знал, что внушительные империи недвижимости создавались и за пределами города.

Позже пришел доктор — проверить состояние Мэйв. Я встал и пожал ему руку.

— Доктор Лэмб, — сказал он. Он был не сильно старше меня. Может, мы и вовсе были ровесниками.

— Доктор Конрой, — сказал я. — Брат Мэйв.

Когда он приподнял ее руку, чтобы провести пальцами по дорожке, исчезавшей в рукаве ее ночной рубашки, Мэйв даже не пошевелилась. Поначалу мне казалось, она притворяется, просто хочет избежать дальнейших расспросов, но потом я понял, что она и правда спит. Я не знал, сколько здесь пробыл Оттерсон. Я тоже довольно долго ее донимал.

— Ее следовало госпитализировать двумя днями ранее, — сказал доктор Лэмб, глядя на меня.

Я покачал головой.

— Мне вообще последнему сообщили.

— Не давайте ей заговаривать вам зубы. — Он говорил так, будто в палате мы были одни. — Дело серьезное. — Он вновь пристроил руку Мэйв на кровати, натянул простыню. Сделал пометку в планшете и ушел.

ЗАВЕРШЕНИЕ моей непродолжительной медицинской карьеры придало мне небывалой легкости. Окончив интернатуру, я пережил период, когда умудрялся видеть хорошее во всем — особенно в дурнославном севере Манхэттена. Впервые в своей взрослой жизни я мог потратить целый час, обсуждая герметик с продавцом в магазине скобяных товаров. Я мог напортачить в починке, скажем, туалета, и это не влекло за собой смертельных последствий. В одной из пустовавших квартир купленного мной дома я ошкурил полы, покрасил стены и, закончив, въехал туда. В сравнении с общежитскими комнатушками и клетушными квартирами, в которых я жил на протяжении моей экстравагантной юности, эта была невероятно просторной — и солнечной, и шумной, и моей. Факт владения домом — ну или тот факт, что он был записан в банке на мое имя, — закупорил зиявшую много лет пробоину. В Райдале Селеста сшила на мамином «Зингере» занавески и привезла их с собой на поезде. Она устроилась на работу в начальную школу неподалеку от Колумбийского, преподавала там чтение и то, что называлось языковыми дисциплинами, в то время как я заканчивал работу над другими квартирами в своем здании и еще двух таунхаусах. У меня не было ни единой причины полагать, что Селеста смирилась с моим решением, но ей хватило здравого смысла больше не поднимать этот вопрос. Мы вошли в реку, и течение несло нас вперед. Здание, квартира, ее работа, наши отношения — во всем была единая, неопровержимая логика. Селеста часто рассказывала слегка адаптированную версию нашей истории, как мы разбежались после ее выпуска из колледжа — этакие жертвы времени и обстоятельств — и как мы снова встретились: не где-нибудь, а на похоронах. «Это должно было случиться», — говорила она, приникая ко мне.

Так что о Флаффи я не вспоминал — до тех самых пор, пока несколько месяцев спустя после выписки Мэйв у меня не зазвонил телефон. Голос на другом конце сказал: «Это Дэнни?» — и я узнал этот голос — точно так же, как Мэйв узнала Флаффи, увидев ее на Ванхубейк-стрит. Мне было ясно: она так долго откладывала звонок, потому что ей было необходимо набраться смелости; не менее очевидным было и то, что мы встретимся за кофе в венгерской кондитерской, хочется мне этого или нет. Тратить энергию на попытки отказаться значило тратить ее впустую.

Народу в кондитерской всегда было битком. Флаффи пришла раньше и дождалась, когда освободится столик у окна. Увидев, как я иду по тротуару, она постучала в стекло и помахала мне рукой. Когда я подошел к столику, она поднялась. Интересно, узнал бы я ее исключительно по описанию Мэйв? Мне и в голову не приходило, что она сможет узнать меня двадцать пять лет спустя.

— Можно я тебя обниму? — спросила она. — Если ты не возражаешь.