Энн Пэтчетт - Голландский дом

Прежде чем у меня появилась возможность сформулировать все напрашивающиеся вопросы, на мое плечо опустилась чья-то тяжелая рука.

— Дэнни! Наконец-то выходной. — Доктор Эйбл лучился. — Теперь, когда ты окончил интернатуру, мне бы хотелось видеться с тобой почаще. Слышал, что о тебе говорят.

Мы с Флаффи сидели за четырехместным столиком. Два пустующих места были сервированы приборами и салфетками, и как же я надеялся, что ему хватит такта этого не заметить.

— Доктор Эйбл, — сказал я. — Это Фиона, моя давняя знакомая.

— Мори. — Доктор Эйбл потянулся через столик и пожал ее руку.

— Флаффи.

Доктор Эйбл улыбнулся и кивнул.

— Ладно, не буду мешать. Но, Дэнни, не заставляй меня тебя выслеживать, ладно?

— Не буду. Передавайте привет миссис Эйбл.

— Миссис Эйбл в курсе, кому принадлежали парковки, — сказал он смеясь. — Так что приглашение на День благодарения в этом году ты, возможно, не получишь.

— Вот и хорошо, — сказала ему Флаффи. — Тогда Дэнни сможет отпраздновать с нами.

Когда он отошел от нашего столика, Флаффи, кажется, поняла, что наше время в кафе не безгранично. И решила перейти к главному:

— Ваша мама в городе. Я ее видела.

Мимо проплыла Лиззи, вопросительно направив кофейник в нашу сторону. Я покачал головой, а Флаффи подняла чашку — подлейте, пожалуйста.

— Что?

В дверь ворвался порыв холодного ветра. Мне хотелось сказать: Она мертва. Теперь-то уж точно мертва.

— Мэйв я ничего не говорила. Не могу рисковать ее здоровьем.

— Знание того, где твоя мать, не пошатнет твое здоровье, — сказал я в попытке подпустить логики в разговор, в котором никакой логики быть не могло.

Флаффи покачала головой:

— А вот и нет. Ты не помнишь, как плохо ей было. Ты был совсем малышом. Ваша мама появлялась и исчезала, появлялась и исчезала, и, когда она исчезла без следа, Мэйв чуть не умерла. После того как ваш отец сказал ей, что мама больше не вернется. Это факт. Он писал вашей маме, когда Мэйв попала в больницу. Я это знаю. Он сказал ей — ни много ни мало, — что она погубила вас обоих.

— Нас обоих?

— Ну, — сказала она, — тебя он приплел, чтобы ей стало как можно хуже. Думаю, он таким образом пытался ее вернуть. Но ошибся с тактикой.

Если бы за час до этого кто-нибудь спросил у меня, что я чувствую по отношению к своей матери, я бы поклялся, что не чувствую ровным счетом ничего, поэтому понять охватившую меня ярость было трудно даже мне самому. Я приподнял руку в упреждающем жесте, чтобы Флаффи умолкла на минутку и мой мозг смог хоть чуть-чуть все это переварить; она в ответ тоже приподняла руку и коснулась моей ладони — как будто мы пальцами мерились. Возможно, из-за того, что за одним из соседних столиков сидел доктор Эйбл с парнем примерно того же возраста, в каком был я, когда мы впервые встретились, я вдруг увидел, как стою в дверях его кабинета.

« Ты сирота? » — спросил он.

— Ну и где она? — Меня едва не парализовало при мысли, что прямо сейчас она может войти в кондитерскую и сесть на пустующее место и что вся эта встреча была подготовкой к чудовищному сюрпризу.

— Я не знаю, где она сейчас . Я видела ее больше года назад, а то и двух. С чувством времени у меня беда. Но уверена, что это было в Бауэри. Я ехала в автобусе, смотрела в окно и увидела ее — Элну Конрой собственной персоной: можно было подумать, она стоит и ждет меня. У меня чуть сердце не остановилось.

Я выдохнул. У меня отлегло от сердца.

— То есть ты увидела женщину, похожую на мою мать, из окна автобуса?

Идея увидеть кого-то из автобуса казалась мне маловероятной, но я не ездил на автобусах, а когда все же случалось, едва ли смотрел в окно.

Флаффи закатила глаза.

— Господи, Дэнни, я же не идиотка. Я вышла из автобуса. Вернулась, подошла к ней.

— И это была она? — Элна Конрой, однажды ночью сбежавшая от мужа и двух спящих детей в Индию, оказалась в Бауэри?

— Она была такой же, какой я ее помнила, клянусь. Разве что волосы поседели, и теперь она их заплетает в косу, как делала Мэйв. У обеих же копны на голове.

— Она тебя вспомнила?

— Не так уж я изменилась, — сказала Флаффи.

Из всех нас значительно изменился только я.

Флаффи перелила кофе в стакан из-под воды и дала льду растаять.

— Первым делом она спросила о вас с Мэйв, и, поскольку я ничего не знала, ответить мне было нечего. Я даже не знала, где вы живете. И весь стыд от произошедшего нахлынул на меня, будто все случилось вчера. Это всегда будет меня преследовать. Мне не забыть, что меня уволили, не забыть, из-за чего меня уволили, не забыть, что я не осталась присматривать за вами, хотя и обещала ей. — Ее горе повисло над нашим столиком.

— Мы были ее детьми. По идее, это ей стоило остаться и присматривать за нами.

— Дэнни, она чудесный человек. Просто для нее это были тяжелые времена.

— О да — жить под тяжестью Голландского дома!

Флаффи посмотрела на пустую тарелку. Здесь не было ее вины. Да, она меня ударила, да, ее из-за этого выставили за дверь. Но всю способность прощать, оставшуюся в моем сердце, я направил на нее.

— Понять умом такое невозможно, — сказала она. — Но она не могла так жить. И теперь приносит покаяние, разливая суп. Пытается искупить все то, что натворила.

— Кому она приносит покаяние? Мне? Мэйв?

Флаффи ответила не сразу.

— Богу, надо полагать. Другого объяснения тому, что она оказалась в Бауэри, просто нет.

У меня была недвижимость в Гарлеме и Вашингтон-Хайтс, но даже я носа в Бауэри не сунул бы.

— Когда она вернулась из Индии?

Флаффи надорвала два пакетика с сахаром, высыпала в кофе со льдом и перемешала. Мне хотелось сказать, что все предприятие сложилось бы удачнее, добавь она сахар, пока кофе был горячим. Нет, мне хотелось сказать, что вообще было бы куда приятнее встретиться, исключительно чтобы обсудить диффузию сахара в воде.

— Давно. Уже годы прошли, как я поняла из ее слов. Она сказала, люди были к ней очень добры. Можешь себе представить? Она бы и рада была остаться там, но отправилась туда, где в ней нуждались.

— Однако же не в Элкинс-Парк.

— Она отказалась от всего — вот что тебе необходимо понять. От вас с сестрой, от вашего отца, от дома — и все ради того, чтобы помогать беднякам. Она жила в Индии, и одному Богу известно, где еще. И вот она в Бауэри. Там вонь повсюду, знаешь? Нечистоты, мусор, все эти люди — и твоя мать, подающая суп наркоманам и пьяницам. Если это не глубокое смирение, то я не знаю, как это назвать.

Я покачал головой:

— Прекраснодушие это, а не смирение.

— Хотелось бы мне поговорить с ней подольше, — сказала Флаффи с горечью в голосе. — Но меня ждала работа. Я теперь с младенцами сижу. Вхожу в их жизнь и увольняюсь до того, как успею привязаться. И, сказать по правде, там повсюду ошивались всякие шныри, и мне как-то боязно было вот так стоять посреди улицы. Едва я об этом подумала, она сказала, что проводит меня до остановки. Взяла меня под руку, как будто мы две давние подружки. Рассказала, что работает там уже какое-то время, и я могу прийти помочь, если захочу, ну или просто заглянуть, чтобы повидаться. Я все собиралась доехать до нее в свой выходной, но Бобби был против. Сказал, не моя это забота — угощать обедом торчков.