Натан Полянский - Славен город Полоцк

— Иди к людям, — крикнул ему теперь отец Иона с порога. — Не епископу кайся, а людям.

...Охотники между тем остановили коней у задних ворот епископской усадьбы. Если бы Иона мог наблюдать их теперь, он удивился бы, как изменились их лица. От беспечности и азарта гонок ничего не осталось. Вот человек загрустил — вспомнил, что упустил кабана, которого гнал другой охотник, чином повыше. Поэтому промах становился виной. На иных лицах написаны подобострастие, угодничество, лесть. Эти готовы будут поклясться, что возвращаются не с охоты, а из монастыря, если им прикажут. Закрыв глаза, они станут уверять, что теперь ночь. Лишь одно лицо выражало спокойную независимость, уверенность праведника в каждом своем поступке. На нем ни страха, ни угодничества, ни низкой готовности покривить душой — ничего, кроме приятной усталости и сознания своего права на предстоящий отдых. Это лицо самого епископа.

Ворота распахнулись перед ним своевременно. Рядом с привратником уже стоял конюшенный. Епископ бросил последний взгляд на своих товарищей по ловам — с этого прощального мгновения он снова их повелитель. Легкой подпрыгивающей походкой, будто все еще сидел в седле, он взбежал по ступенькам крыльца.

Здесь ему сообщили, что его ждет высокий гость — митрополит Климент Болгарин.

Епископ уже слышал об этом человеке — это был посланец Ватикана. Сан его выше, и Илья не знал, поспешать ли к гостю, или можно заставить его еще обождать. Он умылся, переоделся, но есть не стал. С крестом на шее поднялся в светлицу на втором Этаже.

Гость сидел у окна, читал книгу. Окно выходило на ворота, через которые епископ вернулся с охоты. Впрочем, вряд ли гость мог узнать его среди десятка одинаково одетых мужчин. Лицо Климента в первое мгновение показалось епископу знакомым, затем это ощущение прошло.

Илья улыбнулся, поклонился, выражая радость видеть у себя столь дорогого гостя. На мгновение он запнулся, не зная, называть ли митрополита «отцом своим», как полагалось по чину, и назвал его «братом своим». Митрополит в свою очередь тоже назвал его «братом своим», а не «сыном», похвалил его библиотеку. Это был худощавый человек примерно одного возраста с епископом, но совершенно, должно быть, не умевший улыбаться. Наряд его из дорогих тканей был прост. Крест носил из черненого серебра.

О цели его приезда епископ догадывался. Месяца два тому, вскоре после прибытия Климента из Рима в Вильно, он разослал всем православным архиереям княжества Литовского «пастырское» послание, в коем от имени папы призывал к единению христианских церквей к «вящей славе господней». Послание было составлено в неопределенных выражениях, условия, предлагаемые папой, не излагались. Илья ответил вежливым коротким письмом: православие на этой земле существует от Владимира святого, а латинство много позже принесли сюда крыжаки-тевтонцы. Народ местный старине привержен, и он, Илья, тоже.

После двух-трех вопросов о здравии митрополит выразил огорчение по поводу того, что две христианские церкви в княжестве живут немирно. Он возвращал разговор к начатому в письмах спору.

Православие папу не оскорбляет, возразил Илья. Сам же папа сосед беспокойный. По его совету великий князь чинит препятствия монастырям православным в приобретении новых земель и деревень с людьми.

Климент, казалось, был удивлен, что такие неразумные поступки приписывают папской воле. Что ж, он попытается убедить князя отменить свой запрет.

— Но и вы не встречайте бранью каждый случай перехода в католичество.

Не от церкви исходит злоба, а от паствы, возразил Илья. И если бы сегодня он выступил с проповедью единения, его наверняка свергли бы. Он пояснил:

— К Москве паства тяготеет и к вере, от Москвы исходящей. Митрополита московского слушают, а от нас отвернутся.

— Но вы-то понимаете, что две веры — это противно воле божией! Бог велит слуге быть покорным власти, а если господин католик, а его слуги православные, то они могут и не слушаться, сопротивляться, мстить за справедливую строгость, даже убить своего господина: чужой-де он веры, бог не взыщет за убийство... Имею я право утверждать, что, уклоняясь от объединения, вы расшатываете устои государства?.. Папа так и писал великому князю: всех закоснелых в православии считать сторонниками Москвы в княжестве Литовском.

Неожиданно обнаружилось, что этот митрополит не так сдержан, как казалось вначале. Лицо его беспрерывно дергалось, в разговоре то и дело обнажались зубы. Зол человек, зол, про себя определил Илья, не приведи господи такого над собой иметь. И вдруг он его узнал: да ведь это младший брат Ратибора, лет пять или шесть тому исчезнувший из Полоцка неизвестно куда. Тогда он не имел никакого сана, а слыл развратником и скандалистом. Вот, значит, где он пропадал эти годы — учился в иезуитском колледже, судя по манерам. Сколько же он должен был уплатить, чтобы сразу получить такую высокую должность? Гору серебра! Богат, богат род Ратиборов!

На правах старого знакомого епископ мог бы теперь разговаривать со своим гостем более свободно. Но он предпочел «не узнавать» его и заговорил более сдержанно.

— И мы, православная церковь, стоим за сильную власть и за безоговорочное ей послушание, — сказал он. — Не об этом спор. Как сразу менять все обычаи, молитвы, обряды, веками освященные?! Народ не допустит.

— Не надо ничего менять, — поспешил сказать Климент, поняв, что епископ колеблется. — Вы только признайте папу над собой, а обряды себе сохраните.

— И на это не сразу скажешь «да», — уклончиво ответил епископ, досадуя на свою опрометчивость. Затем, чтобы закончить затянувшийся спор, он пригласил митрополита в трапезную.

— Охотно отобедаю с вами, — сразу согласился тот. — Люблю свежую дичь.

В ожидании пока подадут на стол, митрополит продолжал говорить. Он сетовал на то, что за четырнадцать веков, несмотря даже на восемь крестовых походов, так и не удалось привести все человечество к Христу. Еще сильны враги истинной веры — буддизм и ислам, а все потому, что вера расколота...

Но тут накрыли на стол.

Беседа двух князей церкви приобрела, наконец, вполне светский и дружественный характер. Коснулись вкуса разных вин, затем заговорили об особенностях местных обычаев. Хотя собеседники были во многом несогласны, они спорили без горячности и опровергали друг друга вежливо и добродушно.

Когда обед кончался, епископу сообщили, что его настойчиво добивается видеть настоятель кушнерской церкви. Епископ пытался припомнить лицо этого попа и не мог. Несколько лет назад он, кажется, посвящал его в сан, но с тех пор ни разу не встречал.

— Что ему нужно? — спросил он недовольно. — Пускай бы пришел в консисторию.