Натан Полянский - Славен город Полоцк

За зиму корова изголодалась. Несколько раз приходилось ее «поднимать» — подвязывать веревками к потолочным балкам на три-четыре дня, усиленно подкармливая соломой с крыши. В те дни Софрон просыпался по утрам с одной мыслью: «Как там Буренка?.. Господи, продли ее дни, дай дожить до паши!»

Перекрестившись, Софрон поцеловал корову в морду и толкнул к двери.

Евдокия уже была на улице. В руке у нее палка, через плечо свисает торба-сума. Волнуясь, она подносит ко рту посвирелку из веточки бузины.

Эту короткую глуховатую, чуть жалобную песенку знали и люди, и животные. Она звала изголодавшихся коров и овец на весенние просторы, на зеленую волю. И был этот зов радостен, хотя не сулил ни изобилия, ни беззаботности — будут утомительные переходы, будут оводы и солнцепек, будут колючки и полынь.

Евдокия запрокинула голову, словно зов ее обращен к небу. Софрон глядит на свою дочь, невысокую, тонкую в кости, с волосами цвета выгоревшей травы, со щеками, впалыми, как бока их Буренки, и слезы застилают ему глаза. «Господи, накорми всех досыта», — шепчет он, веря и не веря, что долгая голодная зима осталась позади.

Немало пришлось Софрону уговаривать односельчан, пока убедил их доверить стадо Евдокии. Напоминал ее заслуги: два года ходила в подпасках, когда же умер старый пастух, последние месяцы сама блюла стадо и ни одного ягненка не утратила.

Дольше других упорствовал тиун:

— А кто за вас работать станет? Ты стар, Гришка мал. Значит, на пана своего убыток задумал?.. Ладно, — неожиданно согласился староста, — в день, когда Евдокия выведет стадо, приходи с Гришкой на панскую экономию.

Из дворов неторопливо выходили коровы. За ними трусили телята, овцы, подгоняемые хозяевами. Последними на улицу вперегонки с собаками выбежали ребятишки, улица заполнилась веселым гомоном, суетой, радостью.

— Пойдемте, отец!

Софрону почудилось, что дочь произнесла эти слова не так почтительно, как обычно. Что ж, не последний человек пастух на селе!

До лесной опушки, отведенной под выгон, стадо провожали всем селом. Несколько стариков медленно обходили вокруг луга, неся в руках кусок хлеба и освященную веточку вербы. Другие тем временем затянули старинную песню, в которой святой Юрий призывался напоить землю и дать теплое лето. Затем разложили костер. Евдокия взяла в руку пучок горящих прутьев, а в другую — горсть соли и побежала вокруг стада, рассеивая соль и следя, чтобы факел хорошо дымил. Считалось, что этим стадо ограждается от волков.

Глядя, как ловко все у нее получается, Софрон радовался: «Благодарю тебя, господи, за мою дочь Евдокию».

Обряд был закончен. Евдокия и подпасок стали разгонять стадо. Животные разбрелись по лугу, вдоль ручья, вытекавшего из лесу.

Староста напомнил Софрону, что его ждут в экономии.

Софрон вздрогнул, точно проснулся от сладкого сна.

Управитель имения, пан Ян Францевич, высокий старик с длинным, как у лошади, бесстрастным лицом, встретил Софрона необычайно приветливо: оскалил зубы, ледяными пальцами потрепал восьмилетнего Гришку по щеке, сухим голосом осведомился, как живется Софрону, нет ли за ним недоимок.

— Без недоимок, что без души, — ответил Софрон с горечью.

Гриша дернул отца за руку. На лице мальчика был страх. «Бойся пана, не верь ему», — умолял взгляд.

Сдержанно рассказывал Софрон управляющему о своих многочисленных бедах. Пан Ян слушал, закрыв глаза. На полуслове Софрон умолк, подумал, что Гришка-то прав. Тогда пан Ян сообщил, что имеет для Софрона приятную весть: пан Тиборовский охотно доверит ему, как бывшему ткачу, надзор за вновь открываемым крутильным промыслом. Пусть Софрон обучает людей работать на станках, вить веревки.

Софрон просиял. Наконец-то! «Благодарю тебя, господи, за милости твои». Но сразу же вспомнил:

— Так у нас, почитай, каждый мужик знает это дело. Некого и учить.

— Он умеет работать в крутильне? — вытянутым, как пика, пальцем с длинным острым ногтем пан Ян ткнул Гришку в грудь. Мальчик пошатнулся.

— Так ему еще рано на промысле работать.

— Рано или нет — это решит пан Тиборовский, — помрачнев, сказал пан Ян. — Каждый мужик умеет, но не каждый, возможно, пожелает работать как надо. — Управляющий положил на стол крепкую гибкую ясеневую палку. — Вот этим посохом будешь учить нерадивых.

Софрон попятился.

— Бить людей?! Нет-нет... Что вы!..

Лицо пана Яна стало зловещим.

— Не забывай, что пан Тиборовский твой господин. Как посмеешь против его воли идти?

— Но бить людей?

— Если пан Тиборовский прикажет, — жестко оборвал управляющий. — Не забывай, что ты сидишь на его земле.

— Я не буду бить людей, — испуганно выкрикнул Софрон. — Господи, сделай так, чтобы пан раздумал открывать крутильню!

— Дурак! — злобно проскрипел управляющий. — Ну, иди подумай и в понедельник приходи с ответом!

Ночь напролет шел обильный дождь, земля раскисла. В такие дни не гонят скотину на пастбище, дабы не затоптала травы. В свободное утро Евдокия помогала отцу вскапывать огород.

Краюха черствого хлеба, полного половы и колючих остей, и миска вареного щавеля — вот все, что приготовила Евдокия на обед. Софрон поднял на нее грустные глаза, не стал спрашивать, нет ли чего погуще. Он усадил Гришку рядом с собою, перекрестился на образ.

— А правду кажут, — неожиданно спросил Гришка, — что панам на обед подают картошки каждому штук по сто, каравай хлеба с бочку и овса полную миску?

— Паны не это едят. У них на столах мясо, да вина, да фрукты заморские. А хлеб не пушной — из отвеянного зерна, из просеянной муки.

— А где берут?

— Там нам не взять.

— Ты хотел бы быть паном?

Без передних зубов — они давно выпали, а новые все не росли — мальчик был похож на въедливого старикашку, задающего трудные загадки. И Софрон не знал, что ответить. Конечно, паном надо родиться. Но разбогатеть может каждый ремесленник...

— Зачем нам хотеть стать панами, раз бог создал нас не панами? — ответил Софрон с деланным добродушием, ласково усаживая Гришку к себе на колени. «Боже, какой легкий, как его ребрышки гнутся!» И с внезапным ожесточением он добавил: — Все паны злые, я бы их всех согнал.

— И сам бы паном стал? — продолжал свое Гришка. — А панов тоже бог создал?

— Тоже.

Невинным тоном Евдокия обратилась к отцу:

— Зачем же не любите того, кого бог создал?

Софрон удивленно глянул на нее и вдруг понял, что дочь над ним смеется, не верит, что по воле бога одни богаты и имеют власть, а другие обделены всем. Ну, а он, Софрон, верит?.. Разве не он рассказывал своим детям, что все паны бесчестны? И он отвечает Евдокии:

— Бог создал и змия, и ястреба, и ночного разбойника. Не все, богом созданное, надо любить...