Пьер Леметр - Зеркало наших печалей [litres]

Наконец все было кончено.

И контролер-учетчик закричал:

– Цифры не сходятся! Не хватает одного мешка!

На всех лицах отобразилась одна и та же мысль: «Подумаешь, большое дело – один мешок из двухсот!» – но у чиновников был явно другой подход, для них мешок был не мешок, а символ, и он исчез, то есть был… украден. Слово прозвучало.

Два инспектора, Фернан и два жандарма обыскали завод в поисках треклятого мешка, они считали, пересчитывали и наконец отыскали его. Мешок упал с мостика, ведущего к печи. Пустой мешок в таком месте означал, что содержимое сожгли. В конце дня все устали, внимание рассеялось, кто-то уронил джутовую тряпку и не заметил. Измотанные рабочие наконец готовились уйти, и вдруг всех созвали в одно место: эй, вы, там, сюда, раздевайтесь догола… Фернан выстроил своих людей, и действо началось.

Кто-то заворчал, к нему присоединились другие: мы не станем раздеваться, мы рабочие, а не какие-нибудь… Фернану приказали вызвать подкрепление, и люди поняли: все очень серьезно.

Фернан нахмурился, ему не нравилось, как обернулось дело, и он спокойным, увещевающим тоном посоветовал одному из парней подчиниться и снять куртку. Тот молча взглянул на него круглыми, как у цапли, глазами. Расстегнул ремень. Ширинку. Другие последовали его примеру. Все – кроме высоченного придурка. Тот заблажил, стал кричать: «Ни за что, мне за это не платят!» – а когда выплеснул негодование, остался единственным не голым.

Когда другим позволили одеться, парень все еще переминался с ноги на ногу и больше не вопил, потом решился, начал медленно расстегивать пуговицы под внимательными взглядами жандармов и чиновников. Он сильно потел и тяжело дышал, а когда спустил брюки, из трусов вывалилась толстая пачка пятидесятифранковых купюр.

– Арестуйте его! – рявкнул руководитель операции.

Никто не запротестовал. Приказ уподобился камню, брошенному в толпу.

Фернан подошел вплотную к бедолаге, попросил подобрать деньги и одеться. Тот подчинился, отдал ему банкноты, и один из чиновников пересчитал их кончиками пальцев: одиннадцать банковских билетов по пятьдесят франков каждый.

Товарищи смотрели на провинившегося с сочувствием, пока жандармы уводили его из цеха. Зрелище было печальное, каждый понимал, что ничего хорошего ему не светит, ведь беднякам не прощают и тысячной доли того, что позволено богачам.

И тут произошло нечто настолько странное, что все запомнили это надолго. Несколько служащих Банка Франции подошли к стоявшим на мостике рабочим и обменялись рукопожатием с каждым. Посыл был искренним, они поступили так из лучших побуждений, но смахивало на похоронную церемонию. Благодарная нация выражает соболезнования мусорщикам и говорит им «спасибо» от чистого сердца.

Пузатый рабочий дружески махнул Фернану рукой и исчез. Завод опустел, остался только бригадир, чтобы запереть ворота.

Двое жандармов повезли «расхитителя государственной собственности» в комиссариат, Фернан вышел, простился с коллегами, оседлал велосипед, сделал круг, вырулил к воротам и проехал вдоль ограды до технического ангара. Он открыл дверь: внутри стоял маленький прицеп, куда в мгновение ока были вытряхнуты деньги, большая куча стофранковых купюр.

Фернан разложил их по двум мешкам, оставил в углу первый – ночью его заберет тот самый рабочий-крепыш, а второй погрузил на багажник велосипеда и поехал в Париж.

Дома его ждала повестка: «Явиться завтра в 14:00, к зданию тюрьмы Шерш-Миди, при себе иметь вещи, необходимые для краткосрочной командировки…»

Фернан не стал пересчитывать деньги, понимая, что принес домой около миллиона франков. На путешествие в Персию хватит с лихвой.

Вспомнив об Алисе, он совсем размяк и пообещал себе утром обязательно дозвониться в Вильнёв.

Лежавший на столе приказ словно бы укорял его за неподобающие мысли. Как поступить? Наплевать на все и уехать? Может, будет разумней последовать примеру многих и многих, забрать деньги и воссоединиться с женой?

Если бы не проклятая бумажка, Фернан так бы и поступил, но не подчиниться формальному приказу не мог, не такой он был человек.

Фернан принялся набивать мешок банкнотами, закончив, сложил остальное в чемодан, спустился в подвал и спрятал его среди ящиков и коробок.

Теперь он сидел в поезде метро, крепко зажав ногами воистину бесценный мешок, читал текст приказа и пытался сообразить, зачем их посылают в Шерш-Миди.

Когда Луиза приехала к зданию тюрьмы, улица была перегорожена барьерами, блокировавшими все подходы. Она подошла к группе взволнованных женщин.

– Я здесь с двенадцати, – говорила одна, – они отменили посещения…

В ее голосе ясно слышался страх.

Время от времени, увидев человека в форме, кто-нибудь выкрикивал вопрос: «Когда начнете пускать?», «Сегодня или завтра?», «Мы приехали из провинции!», «Мы свои права знаем!».

Им ни разу никто не ответил, но маленькая толпа не покидала улицу Шерш-Миди, все хотели быть услышанными. Луиза чувствовала, что жандармов это нервирует, они поглядывали с опаской, понимая, что у женщин может лопнуть терпение и они сметут все заслоны. Что тогда делать? Прикажут разогнать несчастных силой? Негоже бороться со слабым полом руками военных.

Другие жандармы выходили из метро поодиночке и небольшими группами, кто-то нес легкий узелок или… вещмешок, у других в руках не было ничего. Женщины забрасывали каждого вопросами. «Вы знаете, что происходит?», «Почему отменили свидания?» – но те молча проходили мимо. Одни отворачивались, другие смотрели прямо перед собой, демонстрируя железную непреклонность, самые молодые открывали было рот, и «старики» властным жестом призывали их к порядку. Несколько человек остались покурить перед входом в тюрьму, но стояли они спиной к «пикетчицам поневоле», выражая полное к ним безразличие.

– Аджюдан-шеф! – крикнула женщина, разбиравшаяся в воинских званиях. – Хоть вы нас просветите!

Тот, к кому она обратилась, молодой человек с вещмешком за спиной, действительно выглядел осведомленным.

Фернан остановился.

– Вы их увезете? – продолжила та, что его окликнула.

О ком она говорила?

– Мы имеем право знать! – вступила в разговор другая женщина.

Фернан посмотрел в сторону коллег – те с любопытством наблюдали за разворачивающимся действом.

– Сожалею, мне известно не больше, чем вам, – сказал он, и это прозвучало вполне искренно.

– Ну уж если даже они не знают, значит… – произнес чей-то голос за спиной у Луизы.

Никто не успел ответить: к тюрьме подъехала автобусная колонна, мостовая вибрировала под колесами. Женщинам почудилось, что дома по обеим сторонам узкой улицы отодвинулись назад, и они отшатнулись, пропуская транспорт с эмблемой Управления транспорта Парижского региона. Окна, замалеванные темно-синей краской, придавали машинам призрачный и одновременно угрожающий вид. Десять автобусов встали буфер к буферу в ожидании пассажиров, и все офицеры, остававшиеся на улице, поспешили войти внутрь.