Пьер Леметр - Зеркало наших печалей [litres]

Верный своим привычкам, Рауль воспользовался временным беспорядком обустройства, чтобы поговорить с людьми, «свести знакомство», как он это называл. Первым признаком опасного развития событий стало полное отсутствие интереса к бонто. Голод и усталость взяли верх над остальными чувствами, и бездельники-балагуры-весельчаки оказались не ко двору.

Фернан почувствовал настроение «подопечных», и оно его не порадовало. Коммунисты презирали анархистов, которые ненавидели обвиненных в шпионаже, те видеть не могли бунтарей, а саботажников, уклонистов, пораженцев и предполагаемых предателей тошнило от уголовников, которые по-разному относились к мошенникам, грабителям, убийцам и даже за все сокровища мира не стали бы общаться с насильниками. Да, было еще несколько крайне правых, все называли их «кагулярами», в том числе журналист, сторонник франко-немецкого сближения, и некий Огюст Доржевиль, он возглавлял эту группу, потому что был старше остальных на двадцать лет.

Фернану и его подчиненным досталось помещение по соседству, ненамного удобнее «дортуара» арестантов, но соломенный тюфяк был у каждого. Фернан затолкал бесценный вещмешок под койку и посмотрел на часы. До одиннадцати оставалось минут десять, и с надеждами на ужин можно было проститься. Он распределил часы дежурства, взяв себе первую очередь, чтобы подчиненные отдохнули.

Голод давал о себе знать, но все должны были продержаться до утра. Когда рассветет, наверняка подвезут припасы, пока же следовало забыть социополитические категории вместе с клановыми различиями и срочно решить проблему отхожих мест. Фернан вышел покурить, а когда вернулся, застукал одного из заключенных: тот выкидывал в окно пук соломы, и запах не оставлял двойного толкования жесту. Если он немедленно что-нибудь не придумает, здесь очень скоро будет нечем дышать…

– Нам придется организовать «сортирный тур», – сообщил он подчиненным.

– Лично я пока не хочу! – заявил Борнье.

– Да не для тебя, для заключенных!

– Только этого не хватало!

– И тем не менее ты этим займешься.

Людей разбили на группы по трое, выводить каждую должен был охранник, что не радовало обе стороны. Туалеты мыли четыре дня назад, поливая холодной водой из шлангов, и воняло там, как в аду. Первые посетители вышли такими бледными, что остальные решили воздержаться. Фернан мысленно взял на заметку необходимость генеральной уборки и подумал, что первым делом нужно найти моющие средства, а пока позволил мочиться вдоль ограды.

Габриэль справил малую нужду, Рауль сходил в сортир и вернулся едва живой. Жандармы закрыли окна, захлопнули ставни и заперли двери.

Габриэль начал задыхаться.

– Заканчивай с этим делом, старший сержант, – сказал Рауль, – мы не в Майенберге, с твоим приступом тут никто возиться не станет!

Он расхохотался, рассчитывая снять напряжение, тут появился Фернан и скомандовал:

– Всем заткнуться, никому не вставать без разрешения!

Большинство заключенных подчинились – усталость брала свое; он устроился на стуле, положил оружие на колени и сделал вид, что не слышит перешептываний.

– Спишь? – спросил Габриэль.

– Думаю, – откликнулся Рауль.

– О чем?

Отхожее место, где побывал Ландрад, находилось на небольшом возвышении. Задыхаясь от вони, он провел там столько времени, сколько выдержали легкие, проследив маршруты солдат и оглядев освещенные луной окрестности. Территория лагеря была обширной и сложно распланированной. Рауль посчитал входы, выходы и вернулся в сомнениях. Это место, конечно, не тюрьма, но вооруженных охранников слишком много, так что невольно призадумаешься…

Услышав слово «побег», Габриэль выпалил:

– Ты рехнулся!

Рауль придвинулся вплотную и прошипел со злостью в голосе:

– Нет, это ты совсем свихнулся, не понимаешь, что происходит! Тут полный разор, жратвы нет, те, кто нас охраняет, не получают ни приказов, ни инструкций и понятия не имеют, что с нами делать. Что, по-твоему, будет, когда придут боши?

Последний вопрос терзал Габриэля, как и всех остальных заключенных.

– Они преподнесут нас врагам, как приветственный дар?

Такое решение выглядело маловероятным.

– А все-таки? – не отставал Ландрад. – Как поступят с нами немцы? Предложат высокие должности в рейхе?

Совсем невероятно.

Логика товарища не убедила Габриэля.

– Да как бежать-то? Без документов, без денег…

– Если не сорвемся в ближайшее время, у тебя будет выбор. Между пулей в живот и пулей в спину…

В наступившей тишине Габриэль услышал, как стучит зубами молодой коммунист.

– Станет одним придурком меньше, – буркнул Рауль и отвернулся к стене.

Мало-помалу шепот стих.

Фернан посмотрел на часы: через час его сменят. Он беспокоился о мешке с деньгами под койкой. Вряд ли кто-нибудь рискнет заглянуть внутрь, но поди знай… «У тебя совесть нечиста, потому ты и дергаешься…» – объяснял он себе и старался думать только об Алисе. Он так и не сумел перезвонить ей в Вильнёв, чтобы хоть на секунду услышать любимый голос и понять, как она себя чувствует. Фернан отдал бы все на свете за миг общения с женой… Но как объяснить ей, такой чистой и честной, откуда взялся миллион франков?

Сейчас мысль о путешествии в Персию, ради которого он поддался искушению, казалась ему неимоверно, чудовищно глупой. Он стал вором ради исполнения фантазии, которую Алиса вовсе не хотела воплощать в реальность. Мечты всего лишь помогали ей не замечать болезнь… Фернан совершил преступление и превратился в человека, за которого Алиса никогда бы не вышла замуж.

– Тишина! Не испытывайте мое терпение!

Окрик принес облегчение. Еще полчаса, и он отправится спать, ляжет на бок и вообразит, что обнимает Алису.

В шесть утра Хауслер собрал своих людей:

– Напоминаю всем охранникам, что они переведены под мою команду и не имеют права разговаривать с арестантами! Нарушители займут место среди этих отбросов общества. Выбирать вам.

Во время этой энергичной речи Фернан наблюдал за лицами своих «надзирающих», пожилых, отозванных с фронта пехотинцев, солдат, понимающих, что это их последняя миссия, после которой они присоединятся к общей массе французов, проигравших одну из самых коротких войн в истории.

Меньше часа спустя они продемонстрировали полную беспомощность перед лицом оголодавших заключенных.

В барак ворвался разъяренный Борнье.

– Если вам что-то не нравится, попробуете наших пулеметов! – заорал он.

Искренность была сильной стороной натуры Борнье. Голод она не утолила, но пыл заключенных остудила. Рауль мысленно похвалил себя за наблюдательность: он не ошибся в «диагнозе», этот тип по-настоящему опасен.