Пьер Леметр - Зеркало наших печалей [litres]

Его группа побывала в двух кооперативах, трех булочных и на четырех фермах, где закупилась картошкой, капустой, репой, яблоками, грушами, сыром и несколькими окороками. Фернан везде повторял свой трюк: громко объявлял реквизицию, а потом отводил хозяина в сторонку, развязывал мешок и показывал стофранковые купюры.

Он улучил момент, когда остальные занимались погрузкой, и купил всякие мелочи, чтобы раздать членам своего взвода.

Война принесла нежданную прибыль местным крестьянам, которые продавали свою продукцию по дорогим, очень дорогим, скандально дорогим ценам. Фернан не торговался, брал все, чем можно было кормить людей, не слишком заморачиваясь готовкой.

Проезжая через Мессикур, он вдруг закричал: «Стой!» Спрыгнул – «Ждите!» – и забежал в здание почты, которая каким-то чудом оказалась открытой.

Случилось и второе чудо – почтмейстерша сидела на рабочем месте.

– Телефон работает?

– Иногда. Я уже два дня не могу связаться с коммутатором… – ответила тощая, похожая на злобную гувернантку женщина.

– Давайте все-таки попробуем, – попросил Фернан и протянул ей бумажку с номером сестры в Вильнёв-сюр-Луар.

В окно он видел, как его спутники изумленно разглядывают свободные тротуары и пустые улицы, курят и обсуждают блестящую продуктовую операцию. Наверное, всех интересует одно: «Военный округ прислал по камамберу на тридцать человек, а аджюдан-шеф совершил чудо. Интересно как?»

– Коммутатор не отвечает.

– Попробуйте еще раз, прошу вас.

Женщина начала набирать номер, он подошел к стойке и спросил:

– Почему вы не уехали?

– А почту не на кого оставить.

Фернан улыбнулся, и тут ей ответили.

– Жинетт? Это Моник! Ты вернулась?

Жинетт что-то долго объясняла, ее мессикурская коллега отвечала короткими возгласами, потом указала Фернану пальцем на кабину – прорезался Вильнёв!

– Господи, это ты, малыш, наконец-то!

Он сразу спросил об Алисе:

– Как она себя чувствует?

– Не знаю, что и сказать…

Фернан похолодел, словно вдруг лишился всех сил.

– Она проводит время в часовне Беро…

Тон у сестры был подавленный, почти трагический, Фернан не сразу сообразил, в чем дело, но потом до него дошло. Он хорошо помнил сельскую часовню, маленькое старинное здание, заросшее плющом, в окружении могил с поваленными памятниками.

– Это очень далеко! – посетовала сестра, никогда не забиравшаяся дальше Монтаржи, а часовня, если Фернан правильно помнил, находилась в нескольких километрах от Вильнёва. – И она остается там ночевать!

Подобное было трудно понять. Его не удивляло, что Алиса стала еще набожнее, она считала, что обязана жизнью Всемилостивому Господу, но спать в заброшенной часовне, это уж слишком… По словам сестры, здание стало центром приема беженцев.

– Она говорит, их там сотни, твердит, что нельзя бросать людей, и я ее понимаю, но не ценой же собственного здоровья…

– Ты объяснила ей, что это… неразумно?

– Она ничего не желает слушать! Я бессильна, потому что твоя жена не возвращается в Вильнёв, торчит в Беро.

Фернан переполошился. Где спит Алиса? Что она ест? Принимает ли лекарства? Ее сердце может отказать в любой момент. Он был уверен, что она никому не сказала, как серьезно больна. Что делать? Сесть в грузовик и рвануть к проклятой часовне? Найти Алису, забрать ее и спрятать? А кто будет кормить заключенных? На мгновение он почувствовал солидарность с Борнье. «Он люто ненавидит любых арестантов, и теперь я, кажется, понимаю за что…»

Мысль о схожести со старшим капралом была так оскорбительна, что Фернан незамедлительно вспомнил о чувстве долга:

– Я очень скоро приеду…

Сестра расплакалась.

Как прикажете работать в подобных условиях?

Фернан вышел на улицу и, проследив изумленные взгляды своих солдат, увидел красивую молодую женщины с усталым лицом.

– Господин аджюдан-шеф?

Луиза не знала, как следует называть офицеров французской армии, и не могла вспомнить, как обратилась к нему одна из женщин у тюрьмы Шерш-Миди.

Фернан стоял и молчал, как полный болван: сейчас он мог думать только об Алисе и о том, что проклятый «долг жандарма» мешает ему воссоединиться с женой и забыть обо всем остальном. Незнакомка протянула ему письмо и сказала рвущим душу хрипловатым голосом:

– Это для заключенного Рауля Ландрада…

«Ландрад, Ландрад, кто такой Ландрад?..» Фернан мучительно пытался связать фамилию с лицом и не мог.

Рука молодой женщины дрожала. У нее за спиной стоял дышащий на ладан «пежо», за рулем сидел круглоголовый мужчина в берете, наверное ее отец.

Ландрад. Он наконец вспомнил:

– Рауль.

Луиза улыбнулась, и Фернан подумал: «Как она похожа на мою Алису…» За улыбку жены он готов был прозакладывать душу.

– Да, Рауль Ландрад. Если бы вы могли…

Он взял конверт, понимая, что это неправильно, что он нарушает устав, но разве его победоносный тур по фермам и кооперативам не был нарушением? Одним больше, одним меньше…

– В чем его обвиняют? – спросила Луиза.

«Это уж слишком, я не имею права разглашать обвинение!»

Права он действительно не имел, но чувствовал родство душ с этой женщиной, тоскующей по любимому человеку. Они оба жаждут утешения.

– В мародерстве…

Фернан сразу пожалел о своих словах, она это поняла и отвела взгляд, притворившись, что не услышала.

Фернан убрал конверт в карман и произнес пустую, обязательную фразу:

– Я вам ничего не обещаю…

Что само по себе было обещанием.

Капитан Хауслер ужасно разволновался:

– Если еда есть только для вашей группы, что нам делать с остальными? Нет, исключено!

– Понемногу хватит на всех, мой капитан. День-два продержимся. Ну а потом…

Вместо того чтобы обрадоваться, Хауслер решил выяснить, где Фернан раздобыл столько продуктов.

– Откуда все это богатство?

– Реквизировал, мой капитан.

– Неужели? Вот так запросто?

– Армия открыла счет у крестьян. Если мы выиграем войну…

– За дурака меня держите?

– …долг будет переписан на немцев.

Хауслер не удержался от улыбки.

Работа закипела. Под присмотром нескольких солдат заключенные начали варить картошку и жирный куриный бульон, охранники резали окорока, сыр, мыли фрукты. Все были голодны, как черти, и работали дружно и споро.

Фернан незаметно раздал своим людям небольшие «премии», выбрав момент, когда остальные были заняты делом: кто-то получил колбасу, кто-то тушенку, а Борнье досталась бутылка водки, при виде которой у него увлажнились глаза и задрожала нижняя губа. «Интересно, надолго она смирит его сволочной характер?» – подумал Фернан и сразу решил, что прогноз неутешительный.

Моральный дух обитателей лагеря мог бы укрепиться, успей они утолить голод, но тут завыла сирена, и все бросились на землю.