Семён Васильченко - Не той стороною

Статеев вдруг остановился и возразил:

— О разногласиях не спрашивай! — бросил он. — Выдуманы. Дело не в разногласиях, а в том, что много кандидатов в вожаки.

Он отступил, снова остановился, махнул рукой, выругался и стал обличать:

— Чорт знает что делаем! Все варились в одном котле и вместе совершили революцию. Друг другом дорожили и спаялись на всю жизнь на одном общем деле. Теперь же будто не поделили приисков с золотом… Публика балдеет. Правда в том, что в верхах вся вина… Генералы перегрызлись. Но пусть попробуют затеять раскол… Партия кому-то шею сломит.

Стебун встал и сощурился на друга.

— А вы думаете, что от партии зависит не допустить раскола?

— А от кого же?

— От Ладо, от Тараса и Лысого… От руководителей, которые занимаются тайными группировочками и устраивают свои фракционные совещания тайком от штрафных членов верхушки с целью окончательной их изоляции. Знаете вы об этом что-нибудь?

— Не знаю! — резко возразил Статеев. — Я варюсь в ячейке, и высокая политика не для меня. Не удостоен!

— Хорошо! Читали вы, какими разговорчиками отвечают архистратеги наши на то, что происходит вокруг?

— Не читал, не знаю. Слышал, с какими-то документами носятся оппозиционеры. Ерунда!

— Могу дать прочесть, если хотите.

Статеев отверг с сердцем:

— Подпольных секретов знать не хочу!

— Почему? — сверкнул взглядом Стебун.

— Я член партии и не новичок! Если документы ходят по рукам из-под полы, подсовываются партийцам потихоньку от партии, то препозорная это метода добывать мне их таким путем! Я для революции и партии дал достаточно и имею право требовать, чтобы мне всякий верил и дал и официальном порядке тот документ, который ходит как секретная раскольническая агитка. Теперь, когда знаю наверно, что ходит протокол какой-то, пойду в райком и потребую, чтобы в райкоме имели копии для ознакомления партийцев. Это не тайна мадридского двора, а партийное несчастье…

Шаповал, растерянно наблюдавший доселе за страстностью спора, вскочил одобрительно.

— Правильно, Максим! Ты так и действуй, но стоп — не кипятись! Стебун за партию болеет по своему и спотыкача не хочет. Неладное что-то. Мы его уговорим вместе. Давайте не ссориться. Эх, товарищи, поехать бы вам обоим со мной, послушать, что пролетариат говорит о вашей бузне…

Шаповала поразила страстность тона обоих схватившихся для недоброго объяснения товарищей. Он доселе был настолько поглощен насущнейшей повседневной работой по строительству и закреплением позиций пролетариата в казачьем краю, что только с трудом представлял себе, как другие партийцы могут заниматься чем-нибудь иным.

И он не меньше чем Статеев и Стебун перенес болезней, пережил тягот, растратив едва ли не большую половину своего здоровья. Но в то время как Статеева пережитое, несомненно, надломило, а Стебуна повернуло к большевистской творческой работе боком, он, Шаповал, не сбился с пути и после того, как многие из его соратников сделали уже не одну осечку в работе. Никому он не скажет, что помимо всяких забот о заводе, железной дороге, партии его душа накачана счастьем шевелящихся в голове дум о «старухе», ради которой готов был быть еще деятельней и самоотверженней.

Спор показал ему, что в партии не все в порядке. Но он не знал подоплеки того, что разъединяло партийцев. Надо было этим заняться и узнать, какая распря сваливалась на голову партийцев. Отпор Сте-буну, оказанный Статеевым, его отказ получить из приятельских рук предосудительно предложенные Стебуном секретные материалы его воспламенил. Он дружески ткнул Статеева в бок. Он и сам так сделал бы, имей он время. Но он не мог задерживаться в Москве, так как в его кармане уже лежал билет на обратный выезд; в то же время уехать, не зная, чего хотят недовольные от партии, теперь он не мог, творись с его делами что угодно.

И он поддержал Стебуна.

Выразив одобрение Статееву, он подступил к Стебуну.

— Вот что, Илья… Я в Москве буду еще, но приехать опять в таком же вот положении, — вы знаете, о чем говорите, а я вроде беспартийного — это дудки! Оставаться, чтобы узнать, что у вас тут делается, не могу. Это Максимка пойдет в райком — и готово, мне некогда. Дай мне с собой документы, а Статеев достанет сам… Можешь?

Стебун спокойно пожал плечами.

— Пойдем ко мне — возьмешь. А Статеев пусть попробует сунуться — что ему скажут в райкоме…

— Не ссорьтесь! — вскочил Шаповал, боясь нового взрыва прений. — Расскажите лучше, где кто работает из вас. Ты, Илья, по книжной части?

— У Семибабова, — подтвердил Стебун.

Он коротко сообщил о своей работе в издательстве и Главполитпросвете. В свою очередь спросил у Шаповала:

— А ты что, не там уже?

— Я кручусь. Вожусь в железнодорожной строительной комиссии, мотаюсь между Москвой, Ростовом и еще одной станцией на !Кавказе. Должен скоро приехать сюда опять, буду на конференции и тогда берусь всерьез поговорить о всех этих ваших делах. Сейчас не в курсе и молчу. Может быть, правы вы. Может быть — другая сторона. Одного боюсь: ой, смотрите, товарищ Стебун, не переборщите со склокой! Пропадем все!

Статеев, после первой схватки опавший и безвольно вслушивавшийся в разговор, не вытерпел и бросил:

— Это разучились у нас уже понимать!

Стебун покосился на него. Возразил:

— Совесть оппозиционеров спокойна. Каждый делает только то, что он считает необходимым для успехов партии. Разница между нами та, что мы понимаем свой долг так, а те, которые ни сядут, ни встанут без «ура» — иначе. Пойдем, Шаповал.

Шаповал уехал, снабженный документами Стебуна.

Прошло некоторое время.

Стебун, зная о целях раскрытой в лесу конспиративной сходки, не совсем сочувствовал тому, что кое-кто из наиболее недовольных отважился на заведомо поспешное ляпанье себе единомышленников путем устройства фракционных массовок. Однако он знал, что организации фракции не избежать, и потому жалел лишь об обнаружении собрания, а не о том, что оно вообще могло состояться. О своем отношении к нему, однако, умалчивал, считая, что неосторожно обнаруживать свою причастность к тем, кто его устроил.

Спускаясь через неделю после встречи с Статеевым по лестнице из своей комнаты в доме Файмана, он услышал, что за ним, по его следам спешит кто-то. Обернулся и столкнулся с Кровенюком.

Кровенюк после неудачной попытки военкомство-вать в Георгиевске оказался в Москве и здесь устроился на какой-то хозяйственной работе в Московском гарнизоне.

С Файманами он установил нешуточное знакомство, когда ночевал у Стебуна. Он тогда не сразу уехал, а договорился прежде с Файманами о закреплении за ним комнаты, прожил у них несколько дней и по приезде из Георгиевска сделался соседом Стебуна.