Семён Васильченко - Не той стороною

— Вы идите, — возразил Русаков, — а я начну работать, Александр Федорович. Дайте мне одного рабочего с рулеткой, если есть. Проектировка завтра будет.

— Есть! Федя, — повернулся к ждавшему результатов литейщику Шаповал, — достань рулетку в модельной и будешь помогать товарищу Русакову. Это помощник Франца Антоновича, он будет у вас за главного хозяина.

— Сейчас принесу рулетку, товарищ мастер! — немедленно ответил литейщик.

Русаков знал, что, заключая союз с пропахшим большевистской деловитостью Шаповалом, он идет на черную работу мастера полупроизводственника, полуадминистратора. Знал также, что в союзе с этой чернорабочей силой антрацитного восстановителя завода ему, не полагаясь ни на чью помощь, придется в лепешку разбиться — работать не за страх, а за совесть. Пускай! Он был готов вымахать из себя семижильное рвение, лишь бы это помогло ему найти в жизни то место, надежда на отысканье которого не заглохнет в нем до его издыхания.

Два дня назад он, Шаповал и Поляков приехали в Георгиевск. Это пустобазарный городок возле железной дороги, живущий маслоделием, перепродажей фруктов и спекуляцией в станицах. Но раньше здесь было много военных, находились колоссальные артиллерийские склады. Года два назад эти склады загорелись, почти полсутки город потрясали взрывы рвавшихся в нем снарядов. Все последующее затем время управление складов не знало, что предпринять с наворочен-ними этими взрывами горами шрапнельных и гранатных черепков. Приехал в город Шаповал, решил восстановить завод, наткнулся на вопрос о чугунном сырье и сейчас же решил: закупать по дешевке лом у Артиллерийского управления. В два счета сговорился и после этого поехал в Москву.

Вокзал в трех верстах от города. Приехали ночью — у станции ни одной подводы. А Шаповал, пользуясь случаем, надергал в Москве несколько тюков предметов заводского хозяйства.

Поахали, посмеялись, поперетягивали веревками кули с изоляторами и пробками, тючки с выключателями, счетчиками и рубильниками, взвалили на плечи и потащили все на себе.

Притащились в контору завода, заставили сторожа открыть дверь, Шаповал ушел к себе, а Русаков с Поляковым здесь и заночевали.

На следующий день первая забота Шаповала — расквартировать товарищей. Русаков, узнав, что с квартирой устроиться в городе легко, сам решил искать себе жилье по указаниям явившихся в контору и разговорившихся с техником рабочих. Один из рабочих взялся сопровождать его, обещая указать дома, в которых можно было занять одну или две комнаты. Полякову с товарищем комната была освобождена в домике модельщика, здешнего старожила. Закрепление подходящей квартиры нужно было Русакову не столько для себя, сколько для того, чтобы возможно уединенней устроиться с Ленькой.

С помощью рабочего он нашел две комнаты в доме матери заводского табельщика. Она предоставила ему свою обстановку и бралась уговориться с знакомой женщиной, чтобы та нанялась няньчить ребенка. Русаков немедленно заплатил ей месячную плату за комнаты, перенес вещи и после этого мог считать себя готовым к отъезду за Ленькой. Но нужно было войти и в дела завода.

Первое приобщение к заводу началось с проверки машины, небольшого механического пресса в кузне и различных станков в токарнообделочной мастерской.

У воздуходувной машины был машинист-слесарь, и она была готова в любую минуту к работе. В токарных мастерских только два станка были исправлены.

Директор завода, партиец Франц Антонович, к которому Русаков присмотрелся не сразу, оказался человеком, весьма инертно относящимся к делу восстановления завода. Он был сюда командирован из Ростова после того, как его жена, полька, как и он партийка, была временно направлена Коминтерном для работы за границу. Как ни расстроило это обстоятельство Франца Антоновича, он подчинился ему, но как-то смяк, словно выдохся. Он ссылался на перегрузку партийной работой, сидел часами с деловым видом, не выходя из конторы, за какой-нибудь брошюрой или мудрил над составлением тезисов, готовясь к лекциям в руководимой им городской партшколе.

Шаповал делал для завода больше и, хотя у него забот вне завода, по советской работе, было не меньше, чем у Франца Антоновича, сплошь и рядом он оказывался если не в цехах или на дворе завода, то в конторе. С ним Русакову при проявлении инициативы и пришлось считаться больше всего, от директора же оказалось достаточным уже того, что он не мешал налаживать работу самому Русакову.

Русаков не мог похвастать тем, что он в производстве видит все насквозь. Но он не боялся притронуться к станкам. Тут был кое-кто из рабочих, работавших всю жизнь на токарной или слесарной работе. Он привлек их к осмотру станков. Заставил взять в руки инструмент. Зная только, с какой стороны надо подойти к станку, предпринял проверку механизмов.

Рабочие взялись помогать ему и, зная станки лучше, подсказали, где и что нужно исправить, чтобы механизм был восстановлен.

За час осмотра Русакову стала ясна вся картина. Он не кичился перед рабочими и не употребил ни одного начальнического обращения в разговоре с нцми, хотя и ясно было, что в нем есть заряды воли, которые заставляют подчиняться ему.

Смысл и обстановка работы стали ясны и рабочим.

Русакову оставалось распределить между ними работы по ремонту станков, на некоторые части он должен был прежде сделать чертежи, кое-что можно было делать по образцу сохранившихся поломанных частей.

На следующий день вся эта работа уже была расписана и роздана по рукам. На неделю верстаки оказались загруженными.

Неявка на завод инженера задержала Русакова еще на день, но он и не спешил. Все последнее время мысль у него спотыкалась на одном и том же: ребенок в доме, находящемся под опекой государственных органов. Надо было раскинуть мозгами и придумать такой способ овладения ребенком, чтобы не возбудить ничьего подозрения.

Это было просто для любого, не прячущегося под чужим именем человека. А если Ленькой по какой-нибудь случайности заинтересуются и хватятся, что его взял к себе не оставивший адреса и не предъявивший никаких документов приезжий? По нескольким приметам его могли при надобности и разыскать.

Отчаяние заставляло его решиться на изобретение какой-нибудь авантюры. Он сговорился с Шаповалом, сообщив ему, как распределил работы, взял от комнат ключ и, полагаясь во всем только на свою выдержку и находчивость, выехал в Одессу.

Детский дом Отдела охраны материнства и младенчества помещался в доме-особняке, выходящем большим парком к морю.

Вид на море, обнесенный стеною парк и барский дом — единственное богатство приюта. Порядки в приюте, уход за детьми и хозяйство только что начинали складываться. Гражданка Сухачева, заведующая домом от отдела народного образования, билась между невозможностью поддерживать существование приюта и необходимостью обеспечить его хоть минимальными средствами, чтобы не гибли дети.