Семён Васильченко - Не той стороною

— Пятнадцать! — с отчаянием крикнул Диссман.

— Двадцать! — покрыл всех, будто нанося смертельный удар аукциону, Борисов.

Семибабов, услышав бас своей жертвы, чуть не прыснул от смеха, переглянувшись с Постышевым и Захаром, и сейчас же провозгласил.

— Есть! Двадцать червонцев, деньги на стол — и монета принадлежит товарищу Борисову.

— Вычтете из моего гонорара двести рублей, — сказал Борисов.

— Есть! Получайте рубль.

Он передал монету и сейчас же провозгласил:

— Обождите, обождите, товарищи! Разыгрывается еще один первый советский рубль… Вот он, даю сам два червонца. Кто больше?

Семибабов вынул из кармана новую монету и поднял ее над собой.

— Ха-ха-ха! — взвыла от трюка Семибабова публика. — Второй первый!

Борисов вытаращил глаза и вдруг затопал, загремел:

— Жулик! Контрабандист! Думаете, у меня свой банк? Не получите ни полушки. Издевательство!

Семибабов схватился за живот и сквозь смех объяснил, обращаясь к собранию:

— Михаил Давидович, не кипятитесь, и вы, товарищи, тоже не регочите! Постышев, если хотите, объяснит… Рубли чеканились в пяти штампах сразу. Поэтому первых рублей всего пять. Один Постышев послал Ильичу, другой у него для Наркомфина, и три Наркомфин пожертвовал для аукциона в пользу нуждающихся курсантов. Да и не все ли равно, какой из них первый, какой — второй. Так или иначе, из банков пока получите, чтобы хоть в кармане подержать, дырки заведутся. Я разыгрываю другой. Два червонца! Кто больше? Товарищ Лысой, за вами очередь.

— Мне Постышев даром даст! — добродушно отгрызнулся Лысой. — Жми тех, кто побогаче.

И повернувшись к остальным, он поощрил:

— Поддерживайте, поддерживайте, товарищи, марку серпа и молота!

Приглашение Лысого подействовало.

— Три! — возгласил Тарас.

— Четыре! — объявил Диссман.

— Пять! — прибавил Тарас.

Третий рубль приобрел Диссман.

— Ну, — расхохотался успокоившийся Борисов, приятельски трепанув за руку Семибабова, — спекулянт вы самый густопсовый!

Стебун стоял с доброжелательным интересом сзади, пока разыгрывался импровизированный аукцион. Увидев явившегося Мостакова, кивнул издали уральцу головой и подошел к нему.

— Что о вас говорят? — спросил он, побуждая товарища поделиться с ним рассказом об обращении к вождю партии.

Мостаков раздраженно пожал плечами.

— Что обо мне говорят? — переспросил он, вызывающим раздраженным взглядом отпарировав вопрос товарища.

Стебун также пожал плечами.

Мостаков — недоверок, как все колеблющиеся. На одном из первых собраний клуба он обнаружил попытку повернуть Стебуна и его друзей на бунт против партийного руководства. Стебун в Агитпропе и клубе, почувствовав под ногами устойчивую почву для здоровой работы в партии, предостерег тогда уральца от задуманной им организации особой группы партийной левой. Мостаков, разочарованный отпором, сделал вид, что угомонился, но поверить этому было трудно.

— Вы от Ильича что-то получили? — подсказал сдержанно Стебун.

— Вы не знаете? Могу сказать. Разговоры мне надоели. Сколько вы тут ни говорите, дело, что дальше, то все хуже, и я разрядился. Узнал, что Ильич намеревается приступить к работе, и решил ему написать: если, мол, не спустить немного возжи, то будет нам же хуже. Я не говорю о том, чтобы допустить издавать соглашателям свои газеты, но внутрипартийной критике должен быть открыт полный простор. Свобода мнений…

— О свободе мнений так вы и писали?

— Да. Послал целую грамоту, в которой излил всю свою желчь и слезы. Думал, что голос середняка партийца заставит его меня разубедить, если он со мной не согласен.

— Ну и что? — напряженно уронил Стебун.

— Получил письменный ответ. Отвечает на все вопросы и лается, как середа на пятницу. Словно кроме бани критически настроенному партийцу ничего не полагается…

Этого именно Стебун и ожидал. Недовольство жестким партийным режимом он разделял и сам. Но Мостаков хватал через край, требуя провозглашения в партии свободы мнений. Партия не могла сделаться ареной для идейных распрь. Мостаков не учел этого и возбудил в создателе и вожде партии предубеждение также против тех, кто в своем недовольстве был сдержаннее.

Стебуна сообщение заставило поморщиться.

— Напрасно, помоему, вы бросаетесь во все стороны, — заметил он кисло. — Сломите себе шею и не сделаете лучше. Партии достаточно добиться отмены системы назначенчества на ответственные посты и сделать партийный аппарат не таким бюрократическим. Да и этого надо добиваться, создавая общественное партийное мнение, а не возлагая упований на магические письма к Ильичу.

Мостаков вспыхнул.

— Считаю, что всякий партиец так именно и должен поступить, если у него скребет что-нибудь. Отдал в типографию свое письмо и ответ Ильича. Напечатаю, разошлю по организациям, и пусть партия судит, если не я прав.

— Гм! Смотрите, чтоб не было хуже…

— Ничего худшего.

Стебун направился к Лаврину и спустился в зал открывать собрание. Заняли места вблизи стола Лысой, Захар и Тарас. Расположились, где кто успел захватить место, все другие участники клуба, протискался наперед и прислонился к стене Антон, выступавший содокладчиком по вопросу предстоявшей дискуссии.

Стебун позвонил и предоставил докладчикам слово.

Лаврин сделал обстоятельное сообщение о деятельности конференции и о характере участия в конференции советских делегатов, одним из которых он являлся. Антон характеристику конференции миновал, а по-своему, крепко вырубая образы, обрисовал, как впервые показавшихся за границей большевиков панически изолировала от всяких встреч буржуазия и как рвались установить общение с представителями советов рабочие.

Стало от докладов живо и приятно.

Но информационные сами по себе и, казалось бы, бесспорные сообщения вызвали неожиданно бурные прения.

Прежде всего один из видных партийных ораторов, товарищ, заявивший когда-то при спорах о повороте партии к нэпу, что этот поворот производится «всерьез и надолго», обрушился на отсутствие точных партийных директив делегации и на допущение перебоев во взаимной информации между делегацией и давшими ей полномочие партийными верхами. Он рассказал о нескольких фактах, сообщенных ему Лаври-ным в частном разговоре Эти факты показывали отсутствие инструкций у делегации, тогда как без них делегация не могла часто ничего предпринять. В заключение в обличающих филиппиках оратор предложил не губить революцию наплевательским разгильдяйством, раз уж партийцам приходится участвовать в парадах, подобных состоявшейся конференции.

Атмосфера накалялась.

Выступивший с примиряющими возражениями Лысой, не придав, очевидно, особого значения предшествующей обличительной речи, отмахнулся от нее несколькими шутками и этим хотел исчерпать разговор.