Семён Васильченко - Не той стороною

Придоров вспыхнул и пошел к дамам.

Рядом с хозяйкой сидела та попадья, с которой случай свел Лугового при его приезде в Одессу и заставил участвовать в получении из детского дома ребенка. Возле хозяйки и попадьи ахали, разговаривая о действиях чека, соседи и сослуживцы Половнева.

Группа молодежи — подруг и кавалеров Тони — толпилась у рояля. Небольшая группа мужчин и женщин играла на деньги в карты.

Ката, не принимая непосредственного участия в игре, стояла за спинами игроков и со всеми сразу разговаривала, подсказывала, кому как ходить.

Льола была возле нее. Улучив минутку, когда игроки сосредоточились на розыгрыше кона и Ката смолкла, Льола взяла ее под руку и увлекла от стола.

— У меня к вам, Екатерина Александровна, просьба… — нерешительно предупредила она, стараясь угадать, как Ката отнесется к щекотливому разговору.

Ката светло и весело ответила дружеским взглядом. Она обрадовалась, что гордая и недоступная по внешности Льола обратилась к ней за помощью.

— Сядемте, — повернулась Ката к стульям у столика, на котором лежали именинные подарки сестры. — Посмотрим тонин заработок. Ха-ха!

Льола взяла со столика туалетный несессер и улыбнулась с внутренним удовлетворением.

— Мне говорили, — осторожно осведомила она, — что ваш муж за границей и вы с ним переписываетесь… Вероятно, офицеры эмигранты там знают один о другом или могут узнать. Я хотела, чтобы вы для меня, по секрету от Придорова, попросили своего мужа узнать об офицере Луговом и что он вам напишет — сообщили бы мне…

— Это ваш знакомый?

— Нет… Это мой первый муж. Он офицер из штаба Врангеля. После поражения белых я не могла найти его следов. Убитым он найден не был, в плен не попадал, и верного ничего о нем неизвестно. Через Красный крест и Центроэвак, от знакомых — я ничего не могла узнать. Может быть, из его прежних товарищей кто-нибудь о нем знает…

— Вы значит за Придоровым по обстоятельствам воєнного времени? Ха! — с грустной шутливостью сочувственно подсела ближе Ката и глянула Льоле в глаза.

— Почти что так, — просто подтвердила Льола.

— Эх, мужчины, кругом мужчины! Бебехи только какие-то вместо настоящих людей. Всегда ведь были все-таки и мужья и мужи, а теперь на кого ни посмотри, — шпана, больше ничего!

— Шпана! — улыбнулась Льола.

— Ну, обещаю, Елена Дмитриевна, настрочить Николаю, чтобы он всю подноготную о Луговом вызнал. Вы знаете, ведь я люблю своего прежнего благоверного, хоть и живу посвоему.

— Да люблю еще и я…

— Натворили наши муженечки… Мамелюки! Не могли понять, что большевистской музыки не нашим растрепам остановить.

— Вы сочувствуете им? — жадно спросила Льола.

— А лучше разве — эти наши? Посмотрите, ваш Придоров — не пузырь пустой разве?

— Они зато возле нас липнут, а коммунистам мы не нужны.

— Пригодились бы на что-нибудь… Вы к ним присмотреться пробовали? Хоть газеты их читаете?

— Нет.

— Я начала читать газеты, потому что в них нет-нет и попадает что-нибудь о наших. Прочла раз о том пароходе, на котором был Николай. А потом стала думать и о большевиках. Это полезно. По крайней мере станет какой-нибудь умница наш то и се разводить — семь верст до небес, а ты ему возьмешь и скажешь: «А собственно вы, мил-государь, врете-с! Не так оно на земле происходит». Он и захлопает глазами. Попробуйте, если не хотите, чтобы и мы начали пахнуть ладаном, как весь наш паноптикум здесь.

— Спасибо. Буду читать.

— Ну, а я как только от Николая что-нибудь получу — сейчас же к вам донесение.

— Спасибо, Каточка!

Обе женщины улыбнулись друг другу. Ката возвратилась к играющим. Льола почувствовала на себе взгляд одного из бросивших игру и искавших себе собеседника мужчин. Она вспомнила вдруг. Это был Ильин, тот самый проштрафившийся комиссар, который содержал на казенном довольстве ее подругу учительницу, скрывшуюся, когда обнаружились растраты.

Он поклонился Льоле и нерешительно подошел.

Это был высокий увалень в френче и галифе, с прической ежиком.

Льола дала ему руку, пользуясь тем, что может узнать что-нибудь о подруге. Сейчас же она и спросила о ней Ильина.

— Аня? Аня еще в Бердянске… Ха-ха! Перетрусила.

Ильин обрадовался, что красивейшая женщина города узнала его и признала свое сомнительное знакомство с ним. Он уткнулся коленом в кресло и хриплым басом стал вспоминать о своем с Льолой знакомстве, придравшись к возможности поговорить.

Льола пожалела, что вступила в этот разговор. Увидела — Придоров метнулся в их сторону стекленеющим взглядом и вцепился надолго в Ильина.

А Ильин вертелся на кресле и продолжал выкладывать все, что могло иметь отношение к льолиной подруге.

— В Бердянске ей и самой уже надоело. Я ей писал, чтобы приезжала. Тут один бешеный центровик был у нас и хотел что-то доказать — да что! Штучка такая, что собственная жена ему и то не угодила. Дал отставку. Замахнулся на главарей, старше себя. Его поблагородному и сковырнули. Поехал в Москву. А через неделю меня опять же и позвали работать. Редактор здешний начал всех нас восстанавливать. Аня приедет — заживем опять…

Придоров, первый раз увидевший Ильина и не почувствовавший в нем своего человека, попытался подойти ближе к жене с неуклюжим желанием вмещаться и разговор. Но Льоле предостаточно было и одного Ильина.

Она сделала вид, что не замечает мужа. Притворилась, что заинтересовалась сообщениями комиссара.

— А центровик этот, что намудрил у вас, шишка большая?

Придоров, переступив с ноги на ногу, засопел, закусил губу и злобно отошел в сторону.

— Так это, — не замедлил ответом Ильин, — бывший нарком Стебун, его все петлюровцы и белые знают. С каторги вернулся и сделался шахтерским главарем.

— О! Что же он, был женат и развелся?

— Не развелся, но у него — политика, и он во все сует нос. Жена увидела, что он днюет и ночует в комитете, и сошлась с другим. Приехал откуда-то, — в командировке он был, — а у него умирает ребенок, и жена — у любовника. Он бросил ей деньги, сколько у него было, а сам в Москву. Святой!

Льола почувствовала, как живое, лицо Стебуна, каким видела его в поезде. И снова вспомнила его заступничество в Харькове, на вокзале, в дни ее странствий. Теперь понятно было, почему Стебун не давал никому вызвать себя на разговор. У него были на душе смерть ребенка и измена жены. Кто бы мог это знать?

Льолу настолько взволновало сообщенное Ильиным, что она, сурово поднявшись, оставила своего собеседника, лишь бы отойти на минуту от людей и про себя передумать то, что она знала теперь о Стебуне.

Гости, приглашенные хозяевами, собрались поужинать и выпить. Это была для большинства из них первая пирушка после окончания гражданской войны. Придоров принял участие в ней для того, чтобы показать Льолу Половневым и завести здесь знакомство с оказавшимся у Половневых харьковцем Бекневым. Бекнев был желанным человеком для Придорова. Прибыл он в Одессу по советской командировке и у Половневых остановился по знакомству, чтобы на следующий же день уехать обратно. Но Придоров знал: Бекнев может пригодиться. Для непосвященных это был приезжий, молодой еще человек, с внешностью привыкшего к канцелярской работе студента, — «товарищ» в толстовке и сапогах, — но Придоров знал, что Бекнев не эмигрировал за границу только потому, что считал победу большевиков недолговременной. Еще недавно он служил в немецкой комендатуре, предавая известных ему большевиков. А теперь прикидывался сочувствующим большевикам и прислуживался к ним, чтобы тем больше нанести им вреда, лишь только представится удобный случай.