Михаил Гараз - Под знаком змеи

Басчейле стал произносить заклинание, то, которое узнал когда-то от старого служителя Замолксе — главного бога даков. Жрец был с бородой до земли, и над ним беспрестанно кружили прирученные черный и белый вороны, символизирующие день и ночь, то есть течение времени.

Он остался там, в своей пещере высоко в горах, куда только орел долетает. Бесполезно теперь ждать его, а раньше они встречались с ним раз в семь лет — в сопровождении учеников он спускался к ним в долину у истоков Гиераса, чтобы врачевать людей и открывать им тайны своих предсказаний.

Все, что он говорил им когда-то, сбывалось.

— Этот род пастухов пройдет через многие испытания. Кровь ваша смешается с кровью других родов, — говорил он. — Вы будете изгнаны и притеснены, раскиданы по самым дальним углам, но не пропадете. Пройдя через все, вы получите семена со всех четырех сторон света и укрепитесь, возродясь из собственного пепла…

Пророческие слова жреца прошли тогда мимо их сознания и только сейчас вспомнились…

Скитальцы не знали, что будет с ними дальше, но видели и понимали, что происходило на землях, которые они пересекли в течение двух лет. Сколько раз их охватывала тоска по родным местам — по колыханию елей, цвету папоротника, звуку рога, который перекатывался через горы… И они словно сердцем слышали голос Замолксе, доносившийся оттуда, из прожитой ранее жизни.

После их ухода места, где они обитали, заполнили кочевые племена. Римляне позаботились о том, чтобы прежние следы были затоптаны и забыты.

И все же кочевники постепенно уходили, и тогда с гор спускались старые пастухи. Только на плечах у них вместо козьих шкур были сермяги, вместо ивового обруча на голове — островерхие барашковые шапки, чуть сдвинутые на ухо, а вместо рога — флуер.

Были и другие перемены — в именах. Забыв исконные, пастухи называли своих детей именами, взятыми у других племен. Вместо Алученте могли назвать сына Груе, а дочь вместо Мирицы или Роместы — Марицей или Илинкой…

Один же обычай они сохранили и пронесли через века. Это обычай доить овец и делать брынзу — то, чего не делали ни языги, ни бастарны, ни другие чужеземные племена.

Когда Басчейле завершил заклинания, началась ритуальная трапеза.

…Басчейле разделил ягненка на четыре части, каждому дав ту часть, какая ему полагалась в этот праздник скитальческих душ. Больше они ничего не должны были есть до захода солнца. Таков был их уговор с Марсом Гривидиусом — хранителем посевов и отар.

Они начинали любить это место у Тираса, лощину, в которой обосновались. Вдыхали запахи травы и воды, слушали весенние голоса птиц и зверей… На этом пятачке земли наладилось то устроение бытия, к которому они привыкли в долине Гиераса.

На следующий день Басчейле принялся за работу. Он делал кадки, ложки и блюда из явора, плел рыболовные корзины. Затем решил выстругать фигурки богов, каждого со своим знаком: Марса Гривидиуса — с колосьями и ягненком в руках, богиню Бендис — склоненной над двумя детьми, Асклепия — верхом на коне, держащего за голову змею…

Погода в начале этой весны стояла хорошая. К концу же стала портиться. Под знаком Близнецов начались дожди с громами и ветрами — они вздымали на реке столбы воды и бросали их на берег, вороша камни. Река бурлила и клокотала, не переставая.

Овцы сгрудились в кучу под небольшой крышей загона.

Люди убежали в дом. С черепичной крыши вода обрушивалась водопадом.

Дождь то удалялся от их лощины, то возвращался, сварливый, как женщина, которая мстит за длительное молчание. Потом он стих, будто выбился из сил. Но небо по-прежнему оставалось серым и холодным.

Алученте выходил иногда из хижины, чтобы покормить овец травой с крыши загона, и возвращался назад мокрый.

— Вода, одна вода со всех сторон! И неизвестно, когда она схлынет.

…Они слушали в оцепенении и снова опускали головы на шкуры, погружаясь в сон. Это было средством сократить ожидание и сэкономить провизию, ведь в такую погоду нелегко было охотиться или ловить рыбу.

Ближе к месяцу под созвездием Рака погода изменилась, солнце снова стало сиять во всю силу.

Вскоре на поле Епталы появились желтые и красноватые блики. Нива созревала день ото дня. В середине месяца она налилась золотом в ожидании серпа. Овес и пшеница стояли высокие, радуя их сердца, а душистый запах колосьев вызывал головокружение.

— Пойдем, Мирица, за серпами, — сказала однажды Ептала, — начнем жать. — Она вылущила несколько зерен и кинула их в рот. Да, самое время…

Басчейле не участвовал в уборке. Он приготовил цеп, деревянную мерку и занялся своими делами: выдалбливал колоды, вырезал и обтачивал крепкие красноватые деревяшки.

Асклепий был уже готов. Теперь мастер должен был вдохнуть жизнь в другие фигуры. Он не знал, придется ли когда-нибудь продавать их, как он это делал в Краса-паре и Тарпо-дизосе. Живя на своей земле, люди часто обращались к богам — когда им было хорошо и когда плохо. А тут… Он не знал, зачем тратит время, выдалбливая, вырезая и обтачивая без конца, как приговоренный. Видно, в плоть и кровь его вошла любовь к дереву, и он гладил его своей жесткой ладонью, ласкал взглядом, как живое, дорогое сердцу существо. Инструменты будто сами прилипали к ловким рукам мастера, глаз ощупывал и измерял, а язык приговаривал одному только ему понятные слова. ’

…Время колошения хлебов и трав закончилось. Алученте вышел на охоту за перепелами. Утром он похвастался Мирице, что к первым трем снопам, перевязанным ею, положит по одной перепелке. Обещание слышала и мать, так что он не мог не выполнить его. Но, как назло, в тот день птицы словно пропали бесследно. Исходив плато вдоль и поперек, переворошив кусты сорной травы и колючий кустарник, поискав по краям поля, он устал и с повинной головой возвращался домой.

Вдруг юный охотник остановился на месте как вкопанный. Недалеко от загона он увидел холмик земли, а на нем обрубок дерева. Казалось, обрубок воткнут в землю в знак памяти. Возле дерева сверкал осколок голубого, как весеннее небо, камня. Солнечные лучи отражались от его поверхности, сверкали и били прямо в глаза юноше; он беспомощно моргал, смотрел снова и и спрашивал себя, что бы это значило: холмик, обрубок ствола и этот красивый камень?

Алученте нагнулся, поднял обломок камня и осмотрел его со всех сторон. На нем были какие-то царапины: две линии, соединясь, напоминали шалаш, одна походила на змею в движении. Видно, камень раскололи: одна из сторон была шероховатая, остальные — гладкие и блестящие. Он сжал осколок в ладони, подумал немного и опустил его в колчан…

Воодушевленный находкой, охотник повернул к лесу и добыл трех голубей, так что в какой-то мере сдержал свое обещание.