Михаил Гараз - Под знаком змеи

По дороге к хижине он решил подарить камень сестре. Это будет ей наградой за нелегкий труд на поле.

Увидев брата, Мирица недовольно кинула ему:

— Явился! И что же ты сегодня сделал полезного? Голуби — не в счет! Совсем разленился!

Упрек был заслужен. Но рука, потянувшаяся было в колчан за камнем, так и осталась неподвижной — он передумал.

У Мирицы были блестящие и быстрые глаза, как и у той пастушки, что дала им головку сыра. Когда Алученте сердился, то называл сестру ящерицей. И сейчас так назвал про себя. А камень сберег. Надумал, по правде сказать, подарить его другой… Губы его слегка приоткрылись, он улыбнулся воспоминанию. «Отнесу его пастушке!»

Несколько раз она виделась ему во сне, стоящая на берегу, как белый факел. Глаза ясные, с лукавинкой, рыжеватые волосы рассыпаны по плечам; желтые бусы; очертания тела угадываются под тонкими одеждами из хорошо выделанной конопли, — весь ее облик отчетливо запечатлелся у него в душе и освещал ее время от времени каким-то грустным светом.

Он отнесет пастушке красивый осколок и этим даст понять, что не может забыть ее…

Настала ночь. Полная луна лила серебро на древнюю землю. Тишина и покой изредка нарушались каким-то тревожным завыванием, доносившимся издалека, словно звук рога; а может, то просто волновались леса, что росли на краю плато? Ясными и спокойными были лишь стрекот кузнечиков да песня перепелок, не спавших до зари.

Ептала давно погасила плошку и легла рядом с Мирицей на шкуры, постеленные у очага. Басчейле спал во дворе, в своем закутке под тростниковой крышей, на травяном ложе. Здесь, среди деревяшек, щепок и инструментов, сон его был глубок и спокоен. Несколько пней, воткнутых в землю и служивших ему столом и стульями, казались стражей, стоящей на карауле. Свет луны серебрил головы спящих.

Алученте спал на крыше загона. Ночи стояли теплые, лишь к утру становилось прохладно. Юноша засыпал всегда быстро и просыпался, почувствовав солнце на щеке. Сегодня сон почему-то не брал его. Он метался на постели: пастушка не шла из головы…

Он стал думать, как быстрее и удобнее добраться до пастушьего селения — по реке на лодке или напрямик через холмы и долины. По реке дорога удлинялась из-за поворотов; напрямик, конечно, короче, но наверняка встретятся всякие неожиданности, может, даже опасности.

Алученте протянул руку к своему луку и с нежностью погладил его.

Он уснул поздно, убаюканный эхом дальнего рога.

Ночь прошла так быстро!

Отец уже долбил и строгал. Алученте приподнялся на локте. Солнце стояло высоко. Ивы бросали тень на поляну. Овцы паслись на склоне холма. Мирица носила снопы к хижине. Мать толкла в ступе пригоршню новой пшеницы.

Он спрыгнул с загона и побежал в ивняк. Как хорошо здесь было! Перекликались птицы, журчал ручей. Он склонился над ним, ополоснулся родниковой водой. Приятная свежесть охватила тело, взбодрила. В камышах и тростнике, чуть подальше, слышался плеск речной воды, кваканье лягушек. Немного побродив в ивняке и отметив новые гнезда, он вернулся в хижину.

Мать оставила ему на столе две лепешки, целого голубя и кувшинчик с молоком. Поев, он стал собираться в дорогу. Наточил стрелы и уложил их в колчан так, чтобы легко было вытащить, когда понадобятся.

Потом стал думать, как объяснить отцу и матери свой уход из дому, — ему не хотелось нарушать спокойствие семьи.

— Отец… — начал он, — у меня есть одна задумка…

Мастер поднял глаза и недовольно посмотрел на него. Басчейле было обидно, что сын так и не полюбил его ремесло. Сколько ни пытался он научить его владеть ножом, создающим из дерева столько всего разного — нужного и красивого, так и не сумел. А ведь именно ремесло подняло мастера до положения тарабостас! Но мысли и пристрастия сына были направлены совсем на другое.

— Ну, выкладывай, — ответил отец.

— Нам нужна собака.

Басчейле, казалось, был целиком поглощен работой. Он сделал надрез на колоде и прикрыл один глаз. Помолчал.

— И где же мы ее возьмем, собаку?

— У пастухов. Ночью я слышал их рог. Он звучал где-то совсем близко.

— Это могло быть эхом. Тирагеты не пользуются рогом.

— Все равно я хочу пойти к ним. Напрямик, по суше. Поищу и места для охоты…

— Все, что потребуется в пути, приготовил?

— Да.

Басчейле подумал и дал свое согласие. Собака им в самом деле была нужна.

Мастер нашел среди своих инструментов топорик с крепким обухом, легкий и быстрый для удара, и протянул Алученте:

— Будь осторожен, не уходи далеко от берега. А пастухам скажи, что овцы приносят нам радость. Спроси, какие им нужны вещи, — может, мы могли бы обменять их на несколько головок сыра…

Юноша хотел уже отправиться, но тут они увидели бегущую к ним с плато испуганную Мирицу.

— Что случилось?

— Конники! — ответила она. — У поворота реки. Они мечутся туда-сюда, будто ищут брода.

Вскоре обитатели лощины услыхали гул людских голосов вперемешку с ревом животных и блеянием овец.

— Наверно, это кочевники с их стадами, — побледнев, проговорила Ептала.

— Не может быть, — возразил Басчейле. — Кочевники не держат овец. — Он оставил работу и быстро взобрался на вершину холма, откуда все было хорошо видно.

…С верховьев реки спускался вниз караван плотов. Из-под берега поднималась туча пыли — признак того, что вдоль реки гнали скот. Конников, о которых говорила Мирица, нигде не было видно.

Басчейле вернулся к хижине. Его одолевали вопросы. Кем могли быть эти люди, появившиеся в долине? Изгнанники, как они, или кочевники? Хуже всего, если бастарны…

— А вот и рог звучит… — проговорил он как бы про себя.

— Надо узнать, кто они такие, раньше, чем мы увидим их в лощине, — сказала Ептала. — И если это враги, у нас есть еще время скрыться. Если же изгнанники — нам нечего бояться…

— Давайте-ка отправим Алученте, пусть разведает, — предложил Басчейле.

— Сынок, ты слышишь, что говорит отец? Иди и смотри не попадись им в руки. Сделайся невидимкой в лесу и подкрадись поближе. Послушай, на каком наречии они говорят, — похожем на наше или нет…

— Хорошо, мама, я иду.

Алученте взял свой лук, топорик и отправился, оставив родителей в тревоге. Мгновение спустя они уже пожалели, что отослали сына, — их охватил страх.

Быстрый и любопытный юноша обошел плато и пробрался сквозь лес на высокий берег за большим поворотом реки. Оттуда было все видно как на ладони.

В узком ущелье скопилось много плотов. Головной плот был больше других, и на нем стоял белый шатер с журавлиными перьями наверху.

У входа в шатер на страже застыл воин с копьем в руке. На некоторых других плотах тоже были шатры и кучи хозяйственных предметов: ивовые корзины, глиняная посуда… На одном из плотов сушились на веревке рубашки. Плотами управляли воины. За спиной у каждого были лук и колчан, в руках — шест.