Михаил Гараз - Под знаком змеи

— Что ж, через пять лет вы получите пергаменты. Но запомните: я должен во всем полагаться на вас. Среди рабов есть разные — злые и ленивые, такие, что ропщут и вынюхивают, ждут подходящего момента, чтобы кинуться на меня. Так что вы будете, помимо прочего, и моими телохранителями. Не могу же я ходить постоянно со стражей. Иногда нужно будет наказать кого-нибудь… Договорились?

Герула, сухо кашлянув, пристально посмотрел на друга. Он боялся нарушить уговор, но и холуем быть не хотел.

— Многовато ты требуешь от нас… — осторожно проговорил он.

— Ах так?! Ищите себе, в таком случае, в другом месте службу — лучше, чем у меня, — раскипятился Зантикомес.

— Да нет, — вмешался Аптаса, — принимаем твои условия. Будем охранять тебя, как императора. — Он подумал, что до наказаний, может, и не дойдет.

…С тех пор прошло уже два года. Они запечатывают амфоры. Вино не теряет своего вкуса и аромата. Жрец Аристогорес доволен стараниями управляющего.

…Так бежали дни. Аптаса и Герула трудились прилежно и терпеливо. Вкладывали в работу все свое умение, чтобы не прогневать покровителя: им нужны были пергаменты…

В то же время им хотелось вернуться на берег Тираса раньше установленного срока. И они стали собирать вокруг себя рабов. В Ольвии оказалось много их земляков. Одни работали у рабовладельцев, другие — в порту. Их называли «сервус публикус», то есть рабы государства. Судьба этих рабов — самая тяжелая. На ногах у них цепи; под охраной солдат они загружают и разгружают корабли.

Аптаса наладил связь с некоторыми из земляков. Они рассказывают ему обо всем, что случается в порту: кто свалился под тяжестью грузов, кто подстрекает к сопротивлению, кто бежал, а кто предает. Рабы — народ самый разношерстный: у каждого свои боги, вера, обычаи. Говорят они на языках разных племен — языгов, венедов, аланов, даков… Единственное, что их объединяет, — это желание стать свободными. Так что нужно найти в их среде вожака.

…Аптаса идет впереди девушки и думает обо всем этом, о том, что они решили с Герулой. Корабельщик сказал другу в последний раз: «Ты, предводитель, не снимай с себя ответственности за судьбу тирагетов. Ты должен освободить от цепей и себя и их».

Когда они спустились в долину, поросшую травой и золотистым ивняком. Аптаса замедлил шаг. Остановившись, он повернулся к девушке, которая следовала за ним молча, ни звуком не выдавая своих страданий или усталости.

— Как тебя зовут?

— Роместа, — ответила она, не отводя от него взгляда.

Сердце ее билось часто-Часто. Она хотела убедиться, что это именно тот достойный тирагет, о котором она столько слышала.

— Ты предводитель Аптаса из Дувры, — сказала она ему на гетском наречии. — Я слышала о тебе.

Он поднял на нее глаза. Юное светлое лицо… Нет, не припоминал, чтобы видел ее среди дуврских девушек.

— Откуда ты меня знаешь?

— Мне рассказывали о тебе дедушка Артила и принц Даос.

Аптаса слегка наморщил лоб.

— Я знаю обоих, — сказал он. — Но как ты сюда попала?

Роместа рассказала ему всё до самой малой подробности.

Вечером, смыв с себя грязь и пот рабочего дня, рабы обсуждали новости, принесенные Роместой: Дувра не приняла даков, и те были разгромлены кочевниками… Мука-порис не захотел даже разговаривать с ними…

— Мы должны торопиться, предводитель… — говорил Герула; голос его и весь облик выражали глубокую горечь. — Этот негодяй весь род склонил к своим ногам, а мы сидим здесь и запечатываем вино. Тысяча громов, я не в силах больше ждать!

— Разделяю твое нетерпение, — ответил ему Аптаса. — Поторопимся. Клянусь именем Асклепия: мы снесем голову Мука-порису. Чтобы впредь другим неповадно было!

Юные Дакос и Гета, его земляки, стоя рядом, с надеждой смотрели на своего предводителя.

— Я разлучу вас на время, — сказал он им. — Гета, сходи еще раз в город и узнай, сколько шагов до оружейной мастерской и какая дорога к ней самая короткая. Зайди и к нашим в порт.

— И передай им эту вещицу, — добавил Герула.

Это была небольшая пила. Вместе с Аптасой они нашли как-то на краю владений остатки кузнечного горна; угли они стали добывать из толстых бревен. К горну тащили разное старье — куски якорей, проржавевшие подковы — и из всего этого делали кинжалы и копья, обрабатывая лезвия песком, чтобы разили врага насмерть.

— Свободу нельзя добыть голыми руками, — говорил корабельщик.

Все это оружие втайне раздавалось нескольким верным людям. Решено было начать восстание по первому знаку предводителя.

Степные дали гудели, как воды далекого взволнованного моря. Серебряный свет луны освещал темневшие на поле здесь и там трупы, — они были будто огромные семена, разбросанные каким-то сеятелем из неведомого мира.

Бастобалоса лихорадило. Ему казалось, что он слышит неподалеку то неясное клокотание, то шорох шагов. Звуки смешивались с давними воспоминаниями. И вот ему уже мнится, что где-то рядом пасется табун. А он летит по зеленому полю на черном скакуне с развевающейся гривой. Вдалеке блестит извилистое русло реки. Он знает, это Гиерас.

У зеленого подножия холма пасется отара овец. Пастушок играет на дудочке. Рядом с ним стоит на задних лапах большой пес и слушает…

Внезапно эту светлую картину стал поливать дождь. Бастобалос застонал. Шевельнул губами, чтобы поймать немного влаги: его мучила жажда.

Затем все пропало: холм, пастух с овцами, дождь. Не было и реки, его окружала плотная и душная пелена…

…Толмач очнулся лишь на второй день к восходу солнца. И сразу же услышал чьи-то шаги. Открыл глаза: рядом с ним стоял стражник. Он видел его хорошо. Высокий, выше Далосака; ноги голые до колен, короткая мантия на плечах, голова — взлохмаченная, с колючей бородой.

— Тебя как зовут? — шевельнул губами Бастобалос. Он понимал, что будет убит, но хотел хоть что-то узнать о своих врагах.

— Сике́рос, — ответил стражник.

— Что ты здесь делаешь?

— Одна из стрел, пущенная нашими, по ошибке попала в меня. Вот сюда! — Он оголил руку ниже локтя и показал небольшую гноящуюся ранку.

— Значит, ваши стрелы были отравлены, негодяи! — гневно вскричал Бастобалос.

— Да, — подтвердил стражник. — Удивляюсь, что я остался в живых.

— А я не удивляюсь. У меня всегда было волчье здоровье.

— Ха-ха! У этих тоже было волчье здоровье. — Солдат показал рукой в сторону трупов. — Куда ты ранен? В плечо?

— Тебе-то какая печаль! Вонзи в меня меч и иди своей дорогой.

— Не будь дураком. Давай я очищу твою рану. Я разбираюсь в этом немного. У меня есть с собой ир [34] Ир — мазь из жира и лекарственных растений. — исцеляет, как наложишь.

Бастобалос заскрежетал зубами от боли: стражник потянул тунику за рукав… Приложив снадобье к ране и завязав ее тряпицей, оторванной от рубахи раненого, Сикерос спросил: