Валерий Попов - Жизнь в эпоху перемен (1917–2017)

Во-первых, установил я, что сеют его слишком рано и восходит оно вместе с огромным количеством сорняков, а они гораздо сильнее культурных растений, жестче, и корни у них крепче и глубже — забивают посевы, а выбирать их и выдирать между слабыми стеблями проса — дело опасное, заодно и просо выдернешь. Целое лето сорняки эти отнимают у проса питательные вещества, а в стебель и колос лишь жалкий остаток идет. Значит, понял я, надо обмануть сорняки, финт сделать (слово это я знал, поскольку в институте в футбол играл, даже за сборную). Сорняки рванутся вперед — а мы малость промедлим, пока просо сеять не будем, а уничтожим сорняки, второй раз они уже так не взойдут — и тут и посеем просо! И как следует удобрим его.

Составил программу действий. Пошел к Косушкину, доложил. Раньше обычно просо сеяли до так называемых скворчиных холодов, которые наступают числа двадцатого мая. А я предложил дать сначала взойти сорнякам, и тут как следует проборонить, сорняки уничтожить — и только после этого заряжать сеялку и сеять.

Косушкин выслушал меня, потом говорит:

— Ты понимаешь, на что ты замахнулся? Ты государственные сроки сева хочешь нарушить, утвержденные министерством.

— Понимаю, — говорю — но уверен, что как раз мои сроки — правильные.

— Жить надоело — давай! — так Косушкин мне «поддержку оказал». — Если не успеет просо вызреть — ответишь, как за вредительство!

— Обещаю рекордный урожай!

Выйдя от него, я километров десять по полям прошагал, чтобы успокоиться. Смотрел вокруг… Ну что, природа? Ты за меня — или против? Надеялся, что солнышко выглянет в знак поддержки, но не дождался.

И вот подошли официальные сроки сева. Техника затарахтела, все поехали сеять. А я, как Кощей, сижу в сарае при своих мешках. «Ты что, Егор, рехнулся? Тебе больше всех надо? „Отец наш родной“ (Сталин то есть), непослушных не любит!» — «Поглядим, — говорю, — кого он любит!»

А у самого поджилки трясутся: может, посеять? Того, чего задумал, не будет — зато все сделал по предписанию, и никакого спроса с меня нет… «Сиди!» — говорю себе.

И вот — все отсеялись уже. И у всех сорняки пышно взошли, вместе с урожаем. И на моем поле тоже взошли, но отдельно. Сейчас я уделаю их! Запряг лошадь в борону — и буквально перемолол. В это лето они уже больше так не взойдут. И — выкатил сеялку. Посеял по делянкам… И по первым же всходам понял: победа! Таких мощных всходов не было раньше никогда!

Теперь надо бы удобрить как следует. Но удобрений у Косушкина мало — «вредителю» точно не даст, — глядишь, и самого посадят!

Но тут помощник мой, лаборант, пожилой татарин по имени Селим, хитрый совет дал.

— Я знаю, где удобрение взять!

— Где?

— В Кремле!

— Ну кто ж нас пустит туда?

— Не, не в Москве. В казанском Кремле.

— Это где правительство ваше сидит? — почему-то я сказал «ваше», хотя сам на тот момент казанцем был.

— Да, да! — радостно закивал.

— Так думаешь — дадут?

— Не, не! — радостно улыбается, — не дадут!

— Не пойму я, что-то, тебя, Селим. Ты, вроде, по-русски говоришь, а понять невозможно. То «взять», то — «не дадут». Объясни!

— Долго объяснять! Лучше — сделать!

— Ну давай!

— И как?

— Все чердаки в Кремле в голубином дерьме! Стаи там!

— Но это ж — в Кремле! Там правительство заседает! Как мы туда попадем?

— Мой младший брат Мурат — старший дворник в Кремле. Мы уже брали там, на огород.

— Но то — на огород. А тут — целое поле!

— У нас младший брат старшему подчиняется!

— Но не в такой же степени!

— В такой, в такой!

Поехали с ним в Казань. В этот раз мне Казань больше понравилась — ближе к Кремлю красивые улицы есть. В Кремль казанский тогда пускали — вошли. Только в здания пропуск нужно показывать.

— Да, — огляделся я. — Огромные здания, огромные крыши, и значит, огромные чердаки! И — стаи голубей.

Жадно потер руки. Подъезжает к нам через двор на телеге человек. В телеге какие-то ящики, грязное ведро. Потягивает грязную руку:

— Мурат!

Типичный татарин, как и его брат. Кто татар не видал, думает, что татары на монголов похожи. Совсем наоборот. Лицо скорее продолговатое. И удивительная кожа — нежная, как у ребенка. И всегда румянец. Растительности на лице почти нет. Если есть-то — очень нежная и незначительная. Глаза, как правило, удивительного цвета — то ли синие, то ли зеленые.

— Ваш брат рассказывал?

— Да-да! Все сделаем!

— У меня пропуска нет.

— Зачем пропуск?

Заехали с тыльной стороны, прошли с загроможденного черного хода. Мурат в телеге остался — удобрение принимать. А мой друг Селим с грязным ведром в руке пошел.

Стали подниматься. Коридоры широкие, торжественные, с табличками на дверях.

В коридорах только мы — довольно затрапезного вида. И я, после того как в телеге с ними проехался, так же выглядел.

Вдруг вижу на втором этаже табличку «комендант».

— Наверное, — говорю — надо зайти к нему, разрешение попросить?

Селим заколебался.

— Ну сходи… попробуй. А я пока начну.

И пошел с грязным ведром и веревкой через плечо наверх.

А я постучался, вошел. Секретарша говорит:

— Егор Кузьмич занят!

Сижу, жду. Наконец, запускают. Комендант смотрит на меня, вытаращив глаза:

— Вы кто?

Называю себя.

— Как вы здесь оказались?

— Ну, случайно.

— Что вам нужно?

Я слегка сбивчиво объясняю.

— Вы с ума сошли! Здесь Дом правительства, а вы пришли сюда за голубиным дерьмом! Какой-то сумасшедший приходит…

И вдруг я вижу, что в его окне с шикарными шторами по бокам появляется на грязной веревке ведро, крутится, бьется об стекло. Но он так орет, что ничего не слышит. А ведро все раскачивается в окне. Веревки, что ли, не хватило до низу. Я гляжу на него, на ведро, и меня вдруг начинает бить хохот. Он смотрит на меня, потом на окно…

— Это… Это… Вы представляете, что будет теперь?!

— А вы скажите, что это ваша инициатива! Что пора, мол, очистить чердаки… и заодно помочь сельскому хозяйству!

— Вы так думаете? — натуральный цвет ему на щеки вернулся.

Распахнул окно, заорал:

— Поручить ничего нельзя! Аккуратнее!

Выбежал во двор. Я за ним.

— Все в порядке! — моим друзьям кричу. — Грузим!

Какой-то начальник выглянул из окна:

— Поспелов! Что там творится?

— Производим очистку чердаков, Махмуд Ахметович!

— Ну наконец-то! Вообще этих голубей гнать надо — все подоконники изгадили!

В общем, мне это «белое золото» — голубиный помет — еще две недели возили — не только на все поле хватило, осталось про запас.

Косушкин спрашивает подозрительно:

— Откуда это у тебя?

— Из Кремля.

— Из какого еще Кремля?

— Из нашего с вами!

— Не понял!

Пошел к себе — видимо, звонить. Выходит слегка сконфуженный, говорит как-то неопределенно: