Зиновий Давыдов - Корабельная слободка

«Пусть-ко попостятся, гады! — злорадствовал Николка, завязывая куль поднятой с полу тесемкой. — Небось всё бабушку морили голодом, а нынче и сами без обеда останутся».

Надо было торопиться, а то как бы в самом деле не нагрянули усачи. Николка незаметно сунул куль с продуктами в тележку, и все стали спускаться с горушки.

Было очень скользко. Снег стаял, но на тропинке еще не просохло. Жора и Мишук поддерживали бабушку, а Николка тащил тележку.

Буря наделала столько хлопот неприятелю, что никому не приходило в голову о чем-нибудь расспрашивать каких-то мальчишек и старушку. Ребята выбрались вместе с бабушкой за город и пошли берегом моря той же тропой, по которой третьего дня пришли. Они узнали место, где их остановил тогда вражеский солдат, закутанный в одеяло. И всем им стало весело при воспоминании о том, как они одурачили этого болвана, тыкавшего своим штуцером в набитый сеном мешок.

— Мэ-э! — протянул Мишук.

И Николка с Жорой, забавляясь, стали ему вторить. Но в это время чей-то слабый голос донесся к ним из-за кизилового куста:

— Ой!.. то самое… Есть тут кто-нибудь? Русские люди…

Все остановились, и Николка с Мишуком, оставив бабушку с одним Жорой, бросились к кусту.

За кустом лежал заросший щетинистой бородой старик в изодранном и запачканном грязью офицерском мундире. Старик был обвязан пробковым поясом, а через плечо у него был продет спасательный круг. Лицо и руки у старика были в синяках и царапинах, а на лбу пламенела большая багровая, шишка.

Старик пошевелил пересохшими губами и произнес:

— Детки, спасайте меня, спасайте капитана Стаматина…

И закрыл глаза.

Мишук и Николка кинулись за бабушкой и за тележкой, и бабушка слова не могла вымолвить от удивления. Капитан Стаматин содержался в арестном доме, потом рассказывали, что его отправляют в Константинополь, и вдруг такой случай!

Жора бегал за водой к морю; Мишук снимал с капитана Стаматина круг и пояс; Николка развязывал куль и вынимал оттуда одно за другим: вино, галеты, сахар… Бабушка Елена только покосилась на Николку, но на этот раз ничего не сказала. Она принялась обмывать капитану Стаматину лицо и приводить полумертвого старика в чувство. Бабушка влила капитану в рот вина с полбутылки, и капитан сразу порозовел весь и даже улыбнулся. А когда бабушка стала пихать ему в рот намоченные в вине галеты и кусочки консервированного мяса, старик открыл глаза, присел и стал закусывать с большим аппетитом. Насытившись, капитан Стаматин рассказал своим спасителям, как это все с ним произошло и как морская волна накатилась с ним на берег. Обессиленная, она стала откатываться обратно в море и оставила капитана Стаматина на берегу в зарослях кизила.

Но что может сотворить судьба с человеком! Похоже, что после бури несчастному капитану совсем память отшибло. Еще полтора месяца назад бабушка Елена видела капитана Стаматина на балаклавском плацу. Ну, прямо — орел! В глазах огонь, грудь колесом… Правда, капитану Стаматину шел восьмой десяток, и грудь у него была выкачена колесом только потому, что в Севастополе военный портной Ерофей Коротенький не скупился в таких случаях на вату. Но все же приятно было смотреть на военного человека, который прохаживался вдоль фронта своей роты и вдруг оглушал и плац и бухту раскатистой командой:

— Ба-ррабанщи-ик!.. Горр-ни-ист!..

Или:

— Сборр к зна-мени-и!.. то самое… Прравое пле-чо!..

Вся Балаклава собиралась смотреть, когда капитан Стаматин выводил по праздникам свою роту на плац. А теперь — увы! — на что смотреть? Перед бабушкой Еленой был дряхлый старичонка, который все еще воображает невесть что.

Капитан Стаматин рассказывал историю своих злоключений, все порываясь вскочить и броситься на невидимого врага. А бабушка Елена, глядя на капитана, предавалась своим печальным размышлениям.

Между тем выглянуло солнце, дорога обсохла… Тогда решено было всем, вместе с капитаном Стаматиным, двигаться дальше, не теряя времени. Но капитан Стаматин после всего пережитого только и смог, что выбросить ногу и отвести руку. Это, однако, не подвинуло его вперед ни на шаг. Ребята и бабушка тоже — все они стали упрашивать капитана Стаматина сесть в тележку. Но капитан наотрез отказался. Он даже обиделся, заявив, что он не какой-нибудь несчастный инвалид и все знают, как он храбро защищал Балаклаву. Приосанившись, он тут же скомандовал:

— Смирно! Застрельщики впереди, обоз в арьергарде! То самое… Шагом марш!

Жора, Мишук и бабушка вышли вперед, а Николка потащил тележку вслед за ними. Капитан Стаматин стал снова выбрасывать ногу, но от этого попрежнему получался не марш вперед, а шаг на месте.

«Этак нам и в год до Севастополя не добраться», — решил Николка, наблюдая тщетные усилия капитана Стаматина сдвинуться с места.

И Николка, остановившись, принялся снова уговаривать капитана сесть в тележку.

По словам Николки, на всех бастионах всем было известно, что капитан Стаматин герой. И Павлу Степановичу Нахимову это тоже известно. И Меншикову и Истомину — всем, всем известно, что капитан Стаматин не хуже Казарского. Казарский на маленьком бриге отбился в 1829 году от двух турецких кораблей, а капитан Стаматин с одной ротой отбивался от целого корпуса. И капитану Стаматину, наверно, поставят памятник в Севастополе, и это даже очень просто, потому что Казарскому уже есть памятник.

Капитан Стаматин во все глаза глядел на бойкого мальчишку и ладонь к уху приложил, чтобы лучше слышать… То, что он, капитан Стаматин, храбрый офицер и честно выполнил свой долг, в этом он не сомневался. Но чтобы памятник ему поставили в Севастополе, это ему не приходило в голову.

Сказав о памятнике, Николка перешел на другое.

Хотя, говорил Николка, капитан Стаматин и герой и ему поставят памятник, но капитан Стаматин теперь человек раненый: он весь исцарапан, и шишка у него на лбу такая, какой Николке никогда не приходилось видывать ни у кого из мальчиков во всей Корабельной слободке. И в других слободках — в Артиллерийской, в Цыганской, в Карантинной, даже в Каторжной — нигде в Севастополе ни у кого никогда еще не было такой шишки, и такая шишка может быть только у тяжелораненого. А тяжелораненые никогда не ходят пешком: их либо переносят на носилках или же перевозят в повозках, полуфурках, тележках. И дабы окончательно убедить капитана Стаматина, Николка, вспомнив матроса Кошку, добавил, что перевозить тяжелораненых в тележках полагается по всем статьям морского устава.

И памятник, и действительно исключительных размеров шишка, и морской устав — все это так подействовало на капитана Стаматина, что он полез в карман, достал оттуда тряпочку и несколько раз высморкался. Глаза у него набухли, нос покраснел, и, всхлипнув, он повалился в тележку. Николка, не теряя ни минуты, сразу потащил ее за оглобельки, а Мишук стал подталкивать сзади. Жора поддерживал бабушку. Дело пошло бы у них очень споро, но дорогу время от времени преграждали всевозможные предметы, выброшенные на берег вчерашней бурей. И не только вещи, исковерканные и разбитые, преграждали им путь, но и трупы матросов в синих куртках с красными якорями и трупы лошадей, верблюдов и мулов. Впрочем, тропа спустя некоторое время стала удаляться от моря, и останавливаться приходилось иногда только из-за упавшего на дорогу каштана или тополя. Все же у деревни Алсу пришлось и дольше задержаться. Здесь капитан Стаматин по требованию Николки вывернул свой мундир наизнанку и залез в тележку под рогожи. Пока капитан Стаматин возился с этим, Николка ползком подобрался к часовне, где стоял турецкий пикет. Но турок там уже не было, часовня полна была конского навоза, а образа были все изрублены в щепы. На пороге валялась с размозженной головой желтобрюхая змея.