Зиновий Давыдов - Корабельная слободка

Николке слышно было, как на доску, прикрывавшую люк в подполье, упала другая доска, за ней — третья, потом еще и еще… Видно, целая груда досок уже нагромоздилась над люком, даже голоса наверху стали едва слышны.

— Хорошо! — шептал Николка. — А ну-ка, еще! Давай дальше!

И, словно по Николкиной команде, кто-то наверху лупил ногами по доскам и швырял их руками; и над люком, должно быть, досок этих уже выросла прямо гора.

— Валяй! — хихикал Николка, потирая в темноте руки. — Поддай еще, ногастый чорт!

Однако раз, другой, десятый, но ногастый чорт, орудовавший там, наверху, над головой у Николки, наконец не послушался Николкиного приказа. Зачем понадобилось ему переворошить там все доски? Что он там искал? И нашел ли то, что так старательно разыскивал, или, наоборот, убедился, что оставленного здесь уже теперь не найти? Но только он перестал работать руками и ногами и громоздить над люком доски одну на другую. Никодка еще прислушался к наступившей вдруг тишине и спустился по лестнице вниз.

Там тоже все замерло, все скорчилось там и притаилось. Одно только сердце у каждого гулко стучало в груди, и каждому хотелось, чтобы и сердце у него колотилось хоть немножечко тише. Но неожиданно в этой гробовой тишине…

Неожиданно в этой гробовой тишине не выстрел грянул, не бомба разорвалась… Это готовилось уже давно и только разразилось в эту минуту.

От сырости у капитана Стаматина давно стало щекотать в носу, и старик долго крепился, но, не выдержав, чихнул так, что крысы в панике снова повыскакали из своих нор и какими-то только им известными ходами бросились вон из подполья.

— Ах, чтоб тебе, старая корзина! — выругался Николка топотом.

Но это бы ничего, если бы капитан Стаматин чихнул, утерся и успокоился. Так нет же!

— Чихи-чихи! Ап-чхи, ап-чхи!.. — только и гремело в подполье, только и разрывалось, только и отдавалось эхом в каких-то закоулках и ямах, которых, повидимому, было здесь немало.

Жора и Мишук сидели притихшие, ухватив друг друга за руки. Бабушка Елена стала стонать. А Николка чуть не рвал на себе волосы.

— Нашел время! — шептал он, стиснув кулаки. — Тоже герой называется! Памятник ему в Севастополе поставят… Как же, держи карман шире! Шиш ему в Севастополе поставят, а не памятник! Небось Казарский не стал бы чихать, когда не надо.

А капитан Стаматин тем временем все чихал и чихал. Уж такова была его натура! Как расчихается, так потом долго не может остановиться. Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы Николка, нащупав подле себя бабушкино ватное одеяло, не набросил его на капитана Стаматина, определив по звуку, где в эту минуту капитан находился. И это вышло очень удачно. Правда, капитан Стаматин, и закутавшись в одеяло, продолжал чихать. Но теперь это уже получалось не так оглушительно. А вскорости, угревшись под одеялом, он чихать и вовсе перестал.

Наступила тишина невозмутимая. Ни один звук не проникал сюда и сверху. Николка взобрался на верхнюю ступеньку лестницы и приник ухом к доске, которою был прикрыт люк. Но и с этой позиции к Николке сверху не доносилось решительно ничего: ни шороха, ни шопота, ни возгласа, ни выкрика.

«Уехали? — спрашивал сам себя Николка. — Может, только спать легли? Нет, видно, уехали».

И, скользнув с лестницы вниз, он стал на четвереньки и приложил ухо к земле.

Он услышал отдаленный топот, звуки глухие, но еще различимые.

«Далеко отъехали», — подумал Николка и рассмеялся.

— Чего ты? — тихо спросил Мишук.

Но Николка ничего не ответил. Он растянулся на земле; что-то мешало ему — опять эти черепки; но он все слушал, не отнимая от земли уха; все слушал, как топот становился тише, дальше, глуше… Наконец, сколько ни прислушивался Николка, земля не доносила до него ни звука.

— Уехали, — сказал Николка, поднимаясь с земли. — Бабушка Елена, уехали. Мишук…

— Уехали! — обрадовалась бабушка, и слышно было, как она всплеснула руками.

— Может, не все уехали? — заметил робко Жора. — Остался один или двое…

— Зачем? — спросил Николка, и в темноте никто не увидел, как он помрачнел весь.

— А так, — ответил Жора. — На карауле, может быть, остались.

— Да чего караулить-то? Крыс одних?

— А так, — не унимался Жора: — досматривать. Дозор, значит.

— Дозор? — переспросил Николка. — Дозор… — И голос у, Николки дрогнул.

Об этом он не подумал. А что, если Жора прав? Война ведь! Может, это и был развод караулов? Объедут всю округу и оставят где одного, где двоих, а где, может быть, и целый десяток. Но это сейчас… сейчас можно узнать. Надо только тихонечко отодвинуть обломок доски над люком и одним глазком взглянуть.

Николка еще не успел додумать всего, а уже снова был на верхней ступеньке лестницы.

— Сейчас видно будет, — твердил он неслышно, еле шевеля губами. — Один остался или целый десяток или никто не остался… Только чуточку отодвинуть доску — ну самую малость… щёлочку только… щё…

Но доска, словно ее кто-то наглухо привинтил шурупами, — ни с места. Ни вправо, ни влево; ни вверх, ни в сторону.

— Щё-лоч-ку! — шипел Николка, стараясь поддеть доску то плечом, то головой. — Щё-лоч-ку, — повторял он, выбиваясь из сил. — Ух!

И наконец ему стало ясно: слишком много досок было набросано там на люк. Где теперь одному Николке справиться с такой горой!

Но дело не пошло лучше, когда Николке пришел на помощь Мишук, а за ним и Жора. Как ни напрягались все трое, так что лестница под ними трещала, а результат был один. Пот катился с них ручьями, руки, плечи, кожа на голове были у всех в занозах и ссадинах, но доска не поддавалась ни на волосок.

— Хватит, — сказал наконец Николка, тяжело дыша. — Ложись в дрейф [60] Лечь в дрейф — поставить паруса так, чтобы судно оставалось на месте. , братишечки.

— Ходу нет, — молвил Жора уныло.

— Мертвая зыбь, — подтвердил Мишук.

И ребята расселись по ступенькам, чтобы отдышаться и передохнуть.

Ни бабушка Елена, ни капитан Стаматин не слыхали, о чем наверху, на лестнице, шептались ребята. Очень, видно, притомились старые, прикорнув каждый в своем углу. Но ребята, все трое, понимали, что нюни распускать не время: надо самим выбираться из этой ловушки и бабушку с капитаном спасать.

Тут Николка спохватился: ведь с ним были серные спички, целую пачку он давеча подобрал в часовне! И огарков у него полон карман! Николка в темноте чиркнул обо что-то спичкой и зажег огарок.

Крохотный огонек сначала осветил только Николкину руку и лицо. Вокруг огонька образовался желтый световой кружок с расходящимися во все стороны лучиками. Потом пламя вспыхнуло, и растопленный воск обжег Николке руку. Но Николка едва почувствовал это.

Подняв в одной руке огарок, Николка другой рукой судорожно вцепился в ступеньку, на которой сидел. А Жора и Мишук схватили за руки друг друга и так и замерли в этом положении.