Зиновий Давыдов - Корабельная слободка

Внизу, в подполье, стояли рядом три гроба. Крышки с них были сорваны и лежали подле. По всему подполью валялись на земле истлевшие лохмотья, человеческие кости, оскалившийся череп. В углу на каком-то узелке сидела бабушка Елена, уронив повязанную платком голову на грудь. А капитан Стаматин, прислонившись к одному из гробов, крепко спал, закутанный с головою в бабушкино одеяло.

Так прошло несколько минут.

Николка переводил глаза с одного гроба на другой, с разбросанных по всему подполью костей на оскалившийся посреди них череп, с бабушки Елены на капитана Стаматина. И вдруг встрепенулся Николка, поднял повыше зажженный огарок, вытянул голову вперед. Между двумя гробами, в кирпичной стене, чернело большое пятно. Что бы оно такое было? Николка чуть дыша сполз по лестнице вниз и, стараясь не наступать на кости, подобрался к тому, что густо чернело между гробами, низко, у самой земли.

Это было отверстие, отверстие, пробитое в кирпичной кладке неизвестно для чего. Может быть, там старый тайник, кем-то уже открытый и, без сомнения, очищенный; а может быть, подземный ход, лаз — но куда?

Мишук и Жора попрежнему оставались на лестнице, вцепившись один в другого, и не сводили глаз с Николки. Они видели, как Николка погрозил им пальцем, потом приложил тот же палец к губам… И они поняли: молчок, мол, тихо, ни гу-гу. Николка стал после этого уменьшаться в размерах и пропал, словно ушел в стену в том месте, где она чернела большим полукруглым пятном. И тотчас в подполье стало снова непроглядно темно.

Но все это только показалось Мишуку и Жоре в подполье с гробами при слабом свете воскового огарка. Николка в размерах не уменьшался, он только опустился на корточки и полез в отверстие в стене, вытянув вперед руку с зажженным огарком.

Сначала Николка очутился словно в русской печке. Над ходом был выведен полукруглый свод, и кирпичи вверху были покрыты сажей или копотью. Николка полез дальше и скоро заметил, что свода больше нет и над головой у него сырая — верно, от прошедшего ливня — земля. Огарок догорал в руке у Николки, но это не печалило его. Огарков этих с ним в кармане портков был полный запас, и пачку спичек он ощущал у себя за пазухой вместе с трубкой и кисетом, раздобытыми на берегу Черной речки в первый же день. Увлеченный своей задачей, Николка попрежнему не чувствовал, как растопленный воск обжигает ему руку. Но вот пламя вспыхнуло, затрещало, и огарок погас. И сразу стало темно и черно, словно утонул Николка в чернильной реке.

Только постепенно, очень медленно начало что-то обозначаться впереди, бесформенное и бесцветное, похожее на гигантскую медузу. Она была во много раз больше тех, что вылавливал Николка руками, купаясь в Большой бухте. Но, бесцветная, она довольно скоро посерела, потом приобрела голубой цвет, и — чего Николка, во всяком случае, никогда у медуз не видывал — у нее появился глаз, круглый и светлый, и она принялась лукаво подмигивать Николке.

— Звездочка, — догадался Николка. — Это ж звездочка! — чуть не крикнул он, поняв, что ход из подполья с гробами и черепом ведет на вольную волю, где небо и звезды, и ветер, и мать в Севастополе, и тятька на пятом бастионе… — Звездочка, шептал Николка как зачарованный. — А вон и другая… глянь-ко — третья… Ах, ты!

И, не зажигая нового огарка, Николка, как змея, подтянулся дальше, и скоро голова его торчала наружу, в отверстии, которым кончался ход.

То, что Николка увидел, не порадовало его. Под часовней, в лощинке, горел костер. У костра, боком к Николке, сидел на земле человек, обнаженный до пояса, с сорочкой, разостланной у него на коленях. Судя по тому, как человек этот поминутно дергался, то припадая к сорочке, то выпрямляясь и растирая что-то между пальцами, — он занимался ловлей блох. И тут же рядом были брошены красная английская куртка, медная каска с волосяным султаном, карабин на ремне и палаш. С ногой, привязанной к поводу, бродил по ту сторону лощинки неразличимо каких мастей конь.

Николка вертел головой, словно она была у него на шарнире. Он долго высматривал, нет ли тут еще солдат, кроме этого, который охотился за блохами. Но, думал Николка, были б еще солдаты, были бы еще и лошади, помимо той, которая паслась невдалеке, переходя с места на место, припадая на одну ногу — должно быть, на ту, к которой привязан был повод. Решив так, Николка вытянулся из подполья весь.

Чем было взять этого охотника за блохами? Если бы у Николки был с собой хотя перочинный нож… Николка пожалел даже, что так опрометчиво подарил бабушке Елене медное кадило. Оружие самое подходящее. Подкрасться сзади, раскачать на цепочках и — рраз! — обрушить эту тяжесть на голову блохолову. Впрочем, Николка тут же отверг эту мысль. Во-первых, где все же теперь кадило? Ползи за ним в подполье, когда обстановка складывается так, что нужно действовать безотлагательно. А кроме того, кадило можно было считать оружием, производящим слишком много шуму: крышка стучит, цепи бренчат…

Не зная еще точно, на что он решится, Николка стал подползать к костру, однако так, чтобы подобраться к блохолову сзади. Николка полз… С каждой минутой ближе костер, еще ближе… Лошадь по ту сторону ложбинки подняла голову и, навострив уши, заржала. Николка остановился, огляделся и увидел на земле, вправо от себя, какой-то чурбан. Находка была кстати. Прихватив ее, Николка пополз дальше и снова остановился, распластавшись на земле. Блохолов откинулся от своей сорочки и, подобрав сучок, стал им чесать себе спину. Николка был теперь так близко, что даже разглядел у блохолова шрам на спине и рыжие волосы на лопатках, густые, как у сеттера.

Блохолов, почесав себе спину левой рукой, взял сучок в правую, но сразу выронил его и хлопнул ладонью по сорочке. Он склонился над ней всем корпусом: должно быть, редкий по величине экземпляр блошиного царства попался ему… Блохолов ничего другого не видел, ничего не слышал… А Николка тем временем выпрямился, наметился, напружился и с чурбаном в вытянутых руках упал на блохолова.

Чурбан, как и рассчитал Николка, обрушился блохолову прямо на затылок. Что-то шмякнуло при этом, что-то хрипнуло и сразу затихло. Снова заржала лошадь, а блохолов так и остался склоненным над своей сорочкой.

Подхватив с земли карабин и палаш, Николка отбежал с ними к часовне. Он остановился там на минуту, прислушался, вгляделся… Было тихо, ниоткуда никаких звуков; мигали вверху звезды, припал к своей сорочке и оставался недвижимым блохолов. Николке и пяти минут не потребовалось, чтобы в кладовке разметать над люком доски и с помощью Жоры и Мишука извлечь из подполья капитана Стаматина и бабушку Елену. Капитан, по старой привычке, пробовал было дать команду в связи с обнаружившейся ночной тревогой, но все же позволил вывести себя из подполья, откуда он потащил за собой очень понравившееся ему бабушкино одеяло. Обоих — капитана Стаматина и бабушку — ребята устроили в стороне, позади часовни, а затем принялись за блохолова.