Виталий Гладкий - Колыбель богов

Аройо обстоятельно расспросил Даро о его семье, о палестре, где он добился столь выдающихся успехов в искусстве кулачного боя (здесь юноша не преминул отметить великий талант Леокрита; он понимал, что для наставника его похвала перед миносом очень важна), узнал, что «любимец богов» обучен священным играм с быком, чем и вовсе восхитил властелина кефтиу... В общем, Аройо остался доволен общением со столь выдающимся юношей, великолепным атлетом, который был кладезем многих талантов, в том числе знал искусство вождения кораблей. И в который раз минос отдал должное проницательности Аэдоны, ни с того ни с сего заменившей сына придворного, который должен был вручить ему регалии властелина Крита, на неизвестного юношу. В то, что так решила Тейе Матере, он, конечно же, не поверил...

Оказавшись за пределами дворца (уже начало вечереть), Даро наконец смог вздохнуть полной грудью. О, боги, столько событий в один день! Но перебирать их в памяти он не стал; недосуг было. Ноги сами понесли Даро туда, куда рвалась его душа — на мостки у реки. Там ждала его Атенаис. Это он точно знал, чувствовал каждой жилкой своего тела.

И Даро не ошибся...

Даро торопился во дворец. С некоторых пор его тянуло туда со страшной силой. И не потому, что теперь он мог совершенно свободно заходить в любые помещения Лабиринта (за исключением покоев миноса и правительницы). Аройо подарил ему золотой перстень-печатку с изображением Минотавра и какими-то древними письменами, прочитать которые могли только древние старцы. Этот перстень был своего рода пропуском; мало того, такой перстень мог иметь только приближённый миноса или герой, совершивший выдающийся подвиг. Поэтому при виде подарка Аройо дворцовая стража каменела, а обычно заносчивый начальник стражи становился подобострастным и низко кланялся.

Причина этой тяги заключалась всего в одном слове. Но как же сладостно оно звучало! А-те-на-ис... Любимая... Девушку позвала сама правительница, чтобы она расписала стены одного из помещений дворца, которое начали заново штукатурить. И теперь Атенаис трудилась там с раннего утра до позднего вечера, а то и по ночам, охваченная творческим порывом. О том, чтобы тратить драгоценное время на встречи с Даро, и речи не могло быть. Её сердечко рвалось к нему, она постоянно думала о Даро, но фрески нужно писать только по сырой штукатурке, чтобы они долго сохраняли свой первозданный вид, поэтому оставлять работу нельзя было ни в коем случае.

Но и Даро в какой-то мере утратил свободу. Он теперь не мог всецело распоряжаться своим временем, как это было совсем недавно. Спустя некоторое время после священных игр и праздничных гуляний, последовавших за ними, когда развлекались и веселились не только придворные и знать, а все подданные миноса, — во всех городах и селениях Крита (а их насчитывалось более сотни), а также на Стронгили, на островах Киклад, и даже в Пелопоннесе, — Даро позвал наварх, командующий военным флотом Крита, и назначил его эпакридиархом, командиром недавно построенной эпакриды.

Это была огромная честь. Даро даже испугался: сможет ли он командовать военным кораблём? Тем более таким большим — на эпакриде было тридцать два гребца. Ведь прежде ему доводились ходить в море только на скромных торговых посудинах, хотя, откровенно говоря, купеческие суда Крита мало чем отличались от военных; разве что большей вместительностью и меньшей скоростью. К тому же он не был там первым лицом, рядом с ним всегда находились или отец, Видамаро, или дед, опытнейшие мореплаватели, которые исправляли его огрехи в судовождении. Теперь же ему придётся постигать военно-морскую науку самостоятельно. Но на эпакриде будет ещё и команда, которую должен он сам подобрать. А как обращаться с моряками, чтобы они почувствовали твёрдую руку кормчего и беспрекословно исполняли все команды? Ведь эпакридиарх, пусть и родовитый — из Высших, должен заслужить авторитет среди моряков. Но каким он может быть у юнца, который и моря-то по-настоящему не пробовал?

Даро принял корабль, весь в тревогах и сомнениях. Он считал, что быть кормчим ему рановато. Но отказаться от такой чести он не мог. Сделать так — значило сильно огорчить, а то и оскорбить миноса. Даро совершенно не сомневался, что назначение он получил по велению правителя Крита. Это было понятно по кислому лицу наварха, который смотрел на юношу с большим сомнением. Но приказ есть приказ, и он его исполнил. Так Даро стал эпакридиархом.

С командой всё утряслось быстро, так как за дело взялся дед. Даро мог бы помочь и отец, но тот был в плавании и не знал, что сын получил столь серьёзную должность в военном флоте Крита. Акару быстро привёл в чувство некоторых ветеранов, объяснив им, что эпакридой будет командовать его внук, и ежели что пойдёт не так по вине какого-нибудь бывалого разгильдяя, то он лично разберётся с нарушителем порядка на корабле, и мало тому не покажется. Моряки-ветераны хорошо знали Акару и ни на миг не усомнились, что он сдержит своё слово. Поэтому с первых же дней на эпакриде установился поистине морской порядок.

Уже первые, учебные, выходы в море успокоили команду. Молодой эпакридиарх отменно знал своё дело и не только хорошо ориентировался по звёздам, солнцу и по морским течениям, которыми изобиловало Критское море, не только знал карту Эгеиды, как свои пять пальцев, но ещё и отменно управлялся с рулевым веслом и парусом. Кибернетос, казалось, угадывал, откуда подует ветер; он заставлял быстроходную эпакриду идти по морю не прямым путём, а зигзагами, что, на удивление моряков, не сказывалось на времени, за которое они должны были добраться до того или иного места. Мало того, им очень редко приходилось садиться на вёсла, и то лишь для того, чтобы доплыть до очередного морского течения, которое тянуло эпакриду в нужном направлении и значительно ускоряло её ход. А уж это и вовсе расположило моряков к своему командиру. Кому хочется набивать кровавые мозоли, выгребая против ветра, или угодить по нерадивости кибернетоса в сильное течение, тащившее судно не туда, куда нужно.

Едва у Даро выдался свободный день, он оставил все свои морские дела и помчался к Атенаис (правда, не получив разрешения на отлучку от вышестоящего начальника; никто бы его не дал). Ему здорово повезло — один из Высших, присутствовавших на священных играх, узнал в юноше победителя кулачных боёв, с радостью предложил ему место в своей колеснице, благодаря чему Даро добрался от гавани Аминисо, где бросила якорь эпакрида, до своего дома в Коносо очень быстро. Помывшись, он переоделся, наскоро перекусил и, выслушав нотацию от Мелиты, — она корила его за торопливость в еде, что приводит к неприятностям с желудком, — Даро выскочил на улицу и едва не бегом направился к своей вожделенной цели.