Николай Дмитриев - В грозный час

– Ты кто, старик?

– Я боярин, – пленник гордо вскинул голову.

– А говорят, ты с испугу куда-то бежал, – презрительно усмехнулся хан.

– Да, я бежал!.. Но ты скажи своему калге [39] Калга – титул второго по значимости после хана лица в иерархии Крымского ханства. Должность калги была учреждена в 1486 году третьим ханом Крыма Менгли I Гиреем. , – срывающимся голосом выкрикнул старик и, приняв Дивея-мурзу за военачальника, кивнул на него, – пусть он бежит от Москвы! Царское войско разобьёт вашу басурманскую рать, и вы не сможете… Не сможете…

Явно уже начинавший заговариваться старик принялся как-то смешно трясти головой, и Девлет-Гирей громко рассмеялся.

– Глупый урус! Ты на аркане будешь бежать за хвостом коня моего мурзы, и, если добежишь, я, может быть, продам тебя назад в твою Московию, потому как на галеры ты не годен.

Но пленник ничего толком ответить уже не мог. Силясь что-то сказать, он хрипел, брызгал слюной и в ярости дёргался, пытаясь как-то ослабить стягивающий его аркан.

– Ты-ы смотри-и, какой хра-а-брый… – насмешливо растягивая слова, произнёс хан, которого просто веселило бессилье русича, и обратился к Дивей-мурзе: – Что делать с ним будем?

– Как что? – усмехнулся Дивей-мурза. – С собой возьмём. Думаю, за него хорошо заплатят.

– Ладно, – согласился Девлет-Гирей и махнул рукой: – Убрать этого…

Мурза, не выпускавший аркана из рук, потащил уруса с холма, а хан, проводив взглядом пленника, неожиданно вздохнул:

– А жаль, что мы не взяли Москву…

– А что уже брать? Там всё горит, и скоро об этом узнают все… – возразил Дивей-мурза и для убедительности показал на клубы дыма, всё гуще поднимавшиеся над стольным градом царя.

Девлет-Гирей задумался. Хан понимал – его советник прав: это он, славный чингисид, спалил Москву, как какой-нибудь уездный городишко, и пленил её жителей. Теперь уже и не припомнить, когда такое случалось ранее, а значит, пора, собрав Орду, уводить её назад в Крым, вихрем пройдя по уделам русичей. Наконец-то ощутив себя победителем, хан принял решение и, сказав: «Мы уходим, но прежде я хочу ещё посмотреть, как догорит Москва», – подвинул ближе подушки, присаживаясь к дастархану…

Самолично забравшись чуть ли не под самый конёк уже начинавшей тлеть крыши, воевода земского полка, боярин князь Михаил Иванович Воротынский, чей полк днём раньше поспел к Москве, пристально рассматривал сгрудившихся на вершине недальнего холма татарских всадников. Потом, углядев там сверкавшее золотом яблоко ханского бунчука, воевода повернулся к примостившемуся рядом Михайле Сенькову и сказал:

– А ты, серпуховской, и впрямь прав был. Не иначе там сейчас сам Девлет-Гирей со своими поплечниками. Видать, на Москву смотрит.

– Я ж говорил, татарин не врал, вся Орда здесь, – напомнил князю Михайла и замолк.

Ему вспомнилось, как совсем недавно, когда по всей Москве тревожно зазвонили колокола, он, прискакав на Таганку, где расположился новоприбывший полк, и отыскав там земского воеводу, выложил ему всё, что знал, про отважившихся на набег татар. Князь тогда, выспросив дивом заявившегося от самого приграничья серпуховского дворянина, усомнился, что идёт вся Орда, однако распорядился занять городскую окраину и послал людей к стрелецким слободам с наказом разобраться, кто там есть, да заодно своей властью собрать всех годных к отпору.

Когда же татары действительно подошли к Москве и среди московитов разнёсся панический слух, будто бы ордынцы уже штурмуют ворота Белого-города, воевода Воротынский немедля выслал туда отряд. Сеньков помнил, как тогда под тяжестью множества всадников ходуном ходил наплавной мост, и Михайла даже опасался, что может свалиться в реку, но всё обошлось. Правда, когда готовый обрушиться на татар отряд примчался на окраину, оказалось, что ордынцев, и впрямь выходивших к въездной башне, встретили огненным боем и они тут же откатились в поле.

Тем временем воевода Воротынский кончил пристально рассматривать недальний холм, и вроде как самому себе сказав: «Похоже, татар немного, разве что за холмом кто…» – весьма осторожно, так, чтоб ненароком не сорваться, начал сползать с крыши.

Сеньков, высмотревший всё, думал, что хан держит возле себя только охрану, но, помогая князю спуститься по лестнице на землю, вслух ничего говорить не стал. А сам Воротынский, сойдя с крыши, довольно долго стоял молча. Ему было не совсем ясно, что происходит. Пока он только знал, что ордынцы побывали у стен Белого города, но были отбиты, а вот где сейчас Большой полк и кто там дерётся с крутившимися у городских окраин татарами, предстояло выяснить. Князь уже послал туда людей, наказав прознать всё, что надо, и теперь ждал, какие они принесут вести.

Наконец Воротынский взмахом руки показал, чтоб ему подвели коня. Садясь в седло, он вдруг услыхал стук копыт, а потом и увидел несущихся по улице всадников. Это возвращались отчего-то припозднившиеся посыльные, и, едва они подскакали, князь нетерпеливо бросил:

– Что там?

– Да не больно ладно… – останавливая коня, старший из посланных перевёл дух и постарался всё изложить толковее: – Воевода Бельский на Варламской улице пищальников выставил, а сам Большой полк в поле вывел и там с татарвой сошёлся.

– С чего это?.. – удивился Воротынский. – И как скрутно там?

– Да вроде неладно запохаживает… Только там ведь такое дело… Дворяне серпуховские говорят, что они град-обоз поставили, а дальше на них, почитай, чуть ли не вся Орда навалилась… Ну и кто смог, назад в улицы прискакал, а остальные Бог весть…

– Из начальных людей кого видели? – спросил Воротынский.

– Не-а… – покачал головой старший.

Похоже, боярин не был доволен ответами посланца, и, когда его взгляд остановился на продолжавшем стоять рядом Сенькове, воевода чертыхнулся:

– Тьфу ты, запамятовал, ты ж, серпуховской, из того полка?

– Ну да, – подтвердил дворянин. – Воеводы Ивана Бельского.

– Вот и ладно. – Воротынский показал на своего посланца: – Поезжай с ним вместе, разберись, что с твоими стало, и живо назад.

– Я скоро, – заверил воеводу Сеньков, вскочил на коня и в сопровождении Ивашки поскакал вслед за посланцем, знавшим дорогу.

Впрочем, особо скоро не вышло. Москвичи перегородили улицы рогатками и раздвигали их только после того, как Сеньков начинал орать, что он от воеводы. Однако в одном месте и крик не помог. В ответ здоровенный детина пригрозил рогатиной и рявкнул:

– Чего разорался, серпуховской?.. Езжай как все к речке!

– А ты как прознал, что я серпуховской? – опешил Сеньков.

– Так все, кто от татар с поля бегёт, серпуховские, – пояснил детина и, указывая рукой, добавил: – Ну я и говорю, чтоб к речке, потому как там от огня полегче…