Николай Дмитриев - В грозный час

Проезжая улицей, по обе стороны которой стояли крестьянские избы, Михайла мог воочию убедиться, насколько основательно похозяйничали тут ордынцы. Все ворота были настежь, двери взломаны, а разбитая и брошенная утварь валялась где попало. По ходу дворянин заглянул в один из разграбленных дворов и увидел возле крыльца убитого мужика. Тот лежал ничком, и на его белой посконной рубахе темнело большое, чуть ли не в полспины пятно уже засохшей крови. Это значило, что жители не сумели скрыться, и Михайло повернулся к неотлучно следовавшему за ним Ивашке:

– Скочь, погляди, может, кто живой есть… Расспросим…

– Да кого найдёшь?.. – осмелился возразить Ивашка. – Кто убёг, не иначе в лесу хоронится, а кто был, тех, знамо дело, татарва в полон забрала…

– Оно конечно, – вздохнул Михайла и посетовал: – Узнать бы, когда ордынцы ушли…

– Так всего ничего, – оживился Ивашка. – Вон на дороге конские яблоки, почитай, ещё тёплые…

– Яблоки?.. – Дворянин так и вскинулся.

Михайла сразу понял, что татар ещё можно догнать, и, зычно крикнув своему было собиравшемуся спешиться воинству: «В погоню!» – вылетел со двора.

Затем, немного придержав коня, чтоб его отряд успел подтянуться, он карьером погнал по шляху, на котором, как ему казалось, ещё не остыли следы ордынцев. Всадники неслись следом, конские копыта взбивали густую пыль, однако сколько Михайла ни старался высмотреть хотя бы что-нибудь, ни татар, ни даже их следов на шляху он не видел. Правда, дорога здесь была кручёной. Она то обходила частые перелески, то спускалась в распадки, то вообще пряталась за очередным холмом, и потому Михайла не терял надежду, считая, что, будь иначе, он бы уже давно углядел ордынцев.

Давая передых коню, Сеньков натянул повод, скакавшие позади дворяне его сразу догнали, и один из них, поехав вровень, заметил:

– Зря так несёмся… По всему выходит, татары без ясыря, налегке идут…

Михайла и сам начинал думать так же. Не иначе татарва рассыпалась по округе и теперь, стараясь врасплох захватить черносошный люд, рыщет по сёлам, деревням и починкам. Тогда выходило, что надо не гнаться по следу, а подловить ордынцев в том или другом месте. Рассуждая так, Михайла прикинул, что и татары наверняка знают, где можно захватить добычу. Опять же и свои людишки, и подсылы, ежели что, могут навести куда надо. А раз так, то Сеньково татары ни за что не минуют, и Михайла, ещё малость пораскинув мозгами, свернул на прямую дорогу к своей усадьбе.

Повалушу, сторожевую башню своего дома, Михайла увидал издали, и её вид испугал дворянина. Крытая осиновой драницей, она не выглядела привычно светлой, а была зловеще тёмной и просвечивала во многих местах. Исхлестав коня, Михайла погнал во весь дух и вскоре убедился, что усадьба его горела. Однако дыма не было видно, и только почерневшие, но оставшиеся целыми стропила вроде показывали, будто огонь удалось загасить. Ломая голову, что там, Михайла через одну остававшуюся открытой створку влетел во двор и спрыгнул на землю рядом с вовсе не тронутым пожаром крыльцом.

Перескакивая через ступеньки, Сеньков подскочил к двери и влетел в горницу. С первого взгляда дворянину стало ясно, что здесь кто-то был. Исчез стоявший на столе подсвечник, пропала медвежья шкура, а полусорванная дверь чулана висела на одной петле. Зато главная ценность дома – муравленая печь – стояла целёхонькой, вот только изразцы её были сплошь усыпаны пеплом, а вокруг на полу валялись подгоревшие головёшки. Дворянин глянул вверх и всё понял. Через остававшийся открытым ход-западню, что вёл в башню, сюда сыпались остатки горевшей кровли.

Михайла облегчённо перевёл дух. Признаться, он ожидал худшего и начал было приглядываться по новой, но тут раздавшийся у него за спиной стук двери заставил дворянина обернуться. На пороге стоял Ивашка, разительно изменившийся после боя с ханским отрядом. Теперь это был не просто наряженный в куяк дворовый, а настоящий боевой холоп, тем более что парень, побывав в переделке, разжился и железным шлемом, и саадаком, и даже висевшей у него на боку саблей, хотя, судя про всему, он вовсе не собирался расставаться со своим топором, которым так ловко орудовал.

Одобрительно глянув на Ивашку, Михайла спросил:

– Ну, чего прибёг?

– Ды-ык это… – Ивашка замахал руками, – там малец из-под стрехи татаровей видал…

– Какой ещё малец?.. Из-под какой стрехи? – не понял Михайла.

– Ды-ык оно… – сбивчиво принялся объяснять Ивашка. – Наши татарвы стереглись и враз убёгли, а малец с перепугу замешкался, а как схоронился, то оклемался малость и видал ордынцев…

– Много? – прервал холопа Сеньков.

– Не-а… – Ивашка замялся и, показав две растопыренные пятерни, спрятал большие пальцы: – Вот стока…

У Михайлы, которому Ивашка показал всего-то всего восемь пальцев, словно пелена спала с глаз, и он, махнув холопу, чтоб шёл следом, чуть ли не выбежал на крыльцо. Пока дворянин рассматривал горницу, весь его отряд успел собраться во дворе усадьбы, и теперь Сеньков видел каждого. Набрав полную грудь воздуха, Михайла громко, так, чтоб слышали все, выкрикнул:

– Други! Татарва нас дурит! Они малыми силами кружат по округе, будто все тут, а взятый ясырь ведут стороной! Я гадал, что стервецы идут на Изюмский шлях, а они никак ладят на Пафнутцев шлях. Сразу нам гнать не с руки. Кони притомились. Так что, други, короткий передых – и в погоню!

Закончив говорить, Михайла сел прямо на ступеньку, ожидая, пока Ивашка обиходит лошадей. Сейчас дворянин пытался понять, как всё обернулось. Конечно, Воротынский, ударив прямо по ханской ставке, заставил Девлет-Гирея бежать, но за Оку удирала от гнавшихся за татарами дворян лишь часть Орды, в то время как другая занялась грабежом. Выходило, что отряд Сенькова шёл не туда, и, наконец-то уяснив это, Михайла глянул на двор, прикидывая, не пора ли идти.

Конечно, пока выступать было рановато, и Михайла, решавший, что и как, вдруг заметил крутившегося возле крыльца босого мальчонку. Подумав, не о нём ли поминал Ивашка, Михайла окликнул:

– Эй, это не ты под стрехой сидел?

– Пошто под стрехой? – малец поддёрнул полотняную рубашонку и вытер кулаком нос. – Нешто я пичуга какая? Я в овине схоронился, на верхнюю поперечину влез. Ещё со стрехи дранину поднял, чтоб наружу вылезть, ежели татарва палить зачнёт. Через тую дыру всё и видел.

– Ишь ты, видел… – покачал головой Михайла. – Тогда скажи, кто у меня повалушу тушил?

– А тебе, боярин, Господь помог, – брови у мальца строго вздёрнулись. – Татарва тута кровлю запалила, а как отъехала, такой ливень ливанул!.. Огонь враз затушил!..

То, что малец назвал его боярином, понравилось Михайле. Это был добрый знак. А ливень?.. Может, оно и впрямь силы небесные?.. Михайла перекрестился. Сейчас как никогда он был уверен в себе и, резко поднявшись, зычно, на весь двор, гаркнул: