Николай Дмитриев - В грозный час

Однако никаких стычек больше не было, и Тимоха хотел уже возвращаться, как вдруг увидал скрывавшуюся в зарослях группу татар. Судя по всему, они прятались, и это решило дело. Казаки с гиканьем понеслись к зарослям, ордынцы тут же порскнули в разные стороны, а скакавший первым Тимоха, заметив мелькнувший впереди цветастый халат, немедля погнался за ним. У Чуева мелькнула мысль, что это может быть тот самый татарин! Она заставила казака нахлёстывать коня, но беглец, вместо того чтоб ускакать, спрыгнул с седла, дав дёру к зарослям, и Тимоха сразу догнал его.

Ожидая сабельного удара, ордынец согнулся, закрывая руками голову, но вместо этого Тимоха на всём скаку схватил татарина за шиворот и – откуда сила взялась – одним махом перекинул через коня, а затем погнал прочь от зарослей, опасаясь, как бы оттуда не выскочили выручать пленника. Однако то ли в кустах никого не было, и татарин просто хотел там спрятаться, то ли ордынцы не рискнули показываться, но за казаком никто не гнался, и Тимоха малость придержал коня. Его сотня, рассеявшаяся было по полю, быстро собралась, и Чуев в опасении, что татары могут налететь сами, повёл казаков к град-обозу.

По возвращении Тимоха немедля выложил атаману всё, как было, особо напирая на то, что ордынцы так и рыщут вокруг гуляй-города, а затем с гордостью представил Черкашенину самолично взятого пленника. Татарин, схваченный Тимохой, выглядел странновато. Его жёлто-голубой полосатый халат с узорочьем по отвороту был подпоясан цветистым кушаком, а на голове, едва не падая, косо сидела остроконечная шапка, отороченная мехом. Удирая, он потерял саблю, и теперь пустые ножны болтались у него на поясе. Разглядывая бранца, атаман догадался, что это не воин, а серветник [100] Скатертник, слуга. , и усмехнулся:

– Ты кому служишь, небось самому хану?

– Нет, нет, – принялся было отрицать важный слуга, но потом вдруг с гордостью заявил: – Мой господин – второй после хана в нашем войске!

– Это кто ж такой? – сощурился Черкашенин.

– Его зовут Дивей-мурза, он главный советник хана, – с придыханием ответил слуга.

– Ишь ты, советник, да ещё главный… – хмыкнул атаман и хитро посмотрел на слугу. – Так, может, и ты знаешь, как долго простоит хан?

– Чего вы меня спрашиваете? Спрашивайте моего хозяина, вон он в плену у вас, – и слуга кивнул на загородку, где сидевший там с другими пленниками Дивей-мурза, поняв, что показывают на него, поспешно отвернулся, пряча лицо.

– Ух ты! – присвистнул от удивления Черкашенин и поспешил в шатёр большого воеводы.

Воротынский, что-то обсуждавший в это время с Шереметевым, поначалу недоумённо глянул на прибежавшего к нему атамана, но, едва услыхав, что в плену оказался советник хана, о котором большой воевода был весьма наслышан, поспешил наружу и приказал немедля привести Дивея-мурзу.

Загородку отперли и вывели оттуда татарина, на которого показал слуга, а затем, подведя к воеводам, поставили перед Воротынским.

– Так, по-твоему, это и есть калга? – спросил князь, недоверчиво глядя на слугу.

– Он, он, – слуга поспешно закивал головой.

– Ты, значит, калга? – Большой воевода в упор посмотрел на пленника.

– Нет, – глухо сказал Дивей-мурза и отвернулся.

Советник хана не врал. В походе калгой татарского войска считался сын хана Магмет-Гирей. Однако, кто у татар калга, князю было не важно, поскольку сейчас он больше всего хотел выяснить намерения хана.

– Кто его взял? – спросил Воротынский у стоявшего рядом Шереметева.

– Сын боярский Иван Алалыкин, – ответил воевода и, догадавшись, зачем тот понадобился Воротынскому, махнул кому-то из своих: – Позвать!

Бывший где-то неподалеку Алалыкин явился сразу, и большой воевода, обратившись к нему, спросил:

– У этого татарина, которого ты полонил, доспех был справный?

Сын боярский немного помялся, но ответил правду:

– Весьма справный, я сразу подумал, что это большой мурза…

– Ну а теперь ты что скажешь? – Воротынский повернулся к Дивею-мурзе.

Пленник сначала понуро молчал, но потом вдруг вскинул голову и яростно выкрикнул:

– Эх вы, мужичьё! Как вы, жалкие, осмелились тягаться с вашим господином крымским ханом?

– Но-но, не больно ори. Ты сам в плену, чего грозишься? – нахмурился Воротынский.

Но пленного калгу, видать, понесло, и он закричал ещё громче:

– Если бы крымский хан был взят в полон, я бы его освободил, а вас всех пленниками погнал бы в Крым!

– И как бы ты это сделал? – пренебрежительно кинул Воротынский.

– Я бы выморил вас голодом! – будучи уже вне себя, завопил Дивей-мурза.

– Не выйдет! – зло перебил калгу большой воевода и неожиданно громко, так чтоб всем было слышно, объявил: – На подмогу к нам ведёт своё войско сам царь московский!

Услыхав такое, калга ошарашенно умолк, а стоявший рядом Шереметев удивлённо глянул на Воротынского. Перехватив его взгляд, большой воевода, кивком велев следовать за ним, быстро пошёл к шатру. Войдя внутрь, князь снизил голос так, чтоб снаружи ничего не было слышно, и сказал Шереметеву:

– Проговорился калга, не иначе татарва измором взять нас решила.

Шереметев хотел что-то сказать, но тут вбежавший в шатёр Репнин, неотступно находившийся со своим полком в град-обозе, возбуждённо спросил:

– Это верно, что сам царь к нам идёт?

– Нет, конечно, – покачал головой большой воевода.

Репнин переглянулся с Шереметевым, и им обоим стало ясно: Воротынский сказал так в надежде, что слух, достигнув ханских ушей, заставит Девлет-Гирея изменить планы. Воеводы помолчали, а затем Репнин, ни к кому особо не обращаясь, опасливо сказал:

– Сейчас и пешие, и конные в гуляй-городе, так что в осаде долго нам не усидеть…

– Ежели слушок до татар и дойдёт, то ещё поверит ли хан? – добавил ему в тон Шереметев.

Репнин отчего-то вспомнил о казаке, прошлым летом угодившем с письмом воеводы в татарский плен, и он тут же высказал пришедшую ему мысль:

– Надобно, чтоб поверил, а ежели нашим сказать, то и они крепче стоять будут…

Воеводы умолкли. Все трое думали об одном и том же, но вслух никто ничего не говорил, они понимали: всё, что им удалось пока сделать, это задержать хана на пару дней. Сколько они смогут продержаться в гуляй-городе, предсказать было несложно, а уж потом, как пить дать, Девлет-Гирей без помех двинется на Москву. Конечно, из град-обоза можно было бы выйти в чистое поле, чтоб сразиться с ордынцами, но уж больно неравны силы, и надежды так одолеть хана нет.

Теперь, уже в рассуждении этого, Репнин спросил:

– На Москве-то хоть какие-то силы есть?

– Есть, там князь Токмаков с городовыми стрельцами, – вздохнул Воротынский.

– А может, царь и впрямь двинет войско из Ливонии? – выразил общую надежду Шереметев.