Владислав Бахревский - Царская карусель. Мундир и фрак Жуковского

Отобедав с матушкой, с Марией Григорьевной, Василий Андреевич отправлялся в Белёв. Дождь ли на дворе, буря ли – изредка на лошадке, а больше пешком. Он продолжал давать уроки Маше и Саше. Сестры сбросили свои отрочьи перышки, обернулись красавицами. На Сашеньку даже Екатерина Афанасьевна взглядывала с изумлением. Сама была из первых, даже в Москве, а в Сашеньке все было ярче, счастливее.

Дожди нудили, нудили, и вдруг грянуло бабье лето. В природе – золотая роскошь, в сердце – восторг и грусть.

Однажды Василий Андреевич явился к Протасовым поутру. Стихи сочинились, а главное – хотелось Машиных глаз.

Екатерина Афанасьевна уехала в город, чтение устроили без нее. – «Моя богиня», – объявил Василий Андреевич.

– Да уж знаем какую! – хохотнула Саша.

– Это о Фантазии.

– Еще и о фантазии?!

Стихи были длинные, но легкие, золотистые, как день за окном.

– Если бы ты позволил, я поцеловала бы твои руки! – вырвалось у Маши.

– Боже мой! Ты вся в слезах! – ахнула сестричка. – Нет, Жуковский! Так дело не пойдет. Все твои стихи о Маше. А я?

– Смотри! – Василий Андреевич положил перед нею лист.

– «Светлана», АлексАндре Андреевне Протасовой, – прочитала Саша. – «Раз в крещенский вечерок / Девушки гадали…» Как хорошо!

Но Василий Андреевич отобрал стихи.

– Это еще не кончено.

– Раз мне, значит, я-то должна знать?

– Ах, Сашенька! Уже который раз принимаюсь за «Светлану». Сначала так легко пошло, да и стоп… Сегодня о гаданье написалось. Что ж, гаданье прочту.

Василий Андреевич посмотрел на Машу, повернулся к веселой ее сестрице. Сашенька во все глаза глядит.

– Что же дальше?

– Пока что ничего…

– Жуковский! Ты – наше чудо!

Сашенька кинулась целоваться. Ей это было так просто.

А Маша глаза долу. Ее поцелуи за тридевять земель в семибашенном замке.

Москва исходила нетерпением, ожидая чуда. Озарив собою Петербург, на покорение древней русской столицы явилась несравненная мадам Жорж.

О Жорж судили и рядили у Василия Львовича Пушкина и у Льва Кирилловича Разумовского. У Карамзина философствовали – не есть ли искусство, поразившее самого Бонапарта, апогей театрального искусства.

В доме Петра Андреевича Вяземского, богатейшего юноши Москвы, где то пиры, то кутежи, во славу Жорж опрокидывались бокалы и сочинялись оды.

Наперед! О, московское благожелательство – простота святая!

Старец Иван Петрович Тургенев лежал в параличе, но и он просил Жуковского быть на представлениях «Федры», «Семирамиды» и подробнейшим образом описать спектакли, вникнув в суть Жоржевой игры, иначе говоря, углядеть секрет столь поразительного по единодушию успеха. Василий Андреевич обрадовался: коли поверженному старцу интересен театр, знамо и жизнь дорога. Есть надежда на выздоровление.

– К театру я прикован на всю нынешнюю зиму, – отвечал он Ивану Петровичу. – Каченовский купил для меня кресло, обязавши писать театральные рецензии.

О Жорж говорили даже в серьезном доме Муравьевых. Главою дома был Николай Николаевич. Моряк, сражавшийся со шведами. Его галера, разбитая ядрами, ушла на дно, а сам он, раненный в ногу, плыл к своим, да попал ко шведам. Сей боевой моряк, закончивши Страсбургский университет, имел замечательные познания в математике. Трое сыновей его, Александр, Николай и Михаил – студенты Московского университета – были увлечены военными науками и опять-таки математикой. Самый младший из братьев – ему шел четырнадцатый год – основал математическое общество. Цель – подготовка к управлению войсками, познание через число механизмов Вселенной.

В общество вошли братья и родственники. Муравьевых: Артамон и Александр Захаровичи, Никита Михайлович, братья Перовские, Лев и Василий… Лекции членам общества читал сам Николай Николаевич, он же преподавал своим слушателям азбуку вождения боевых колонн.

Но вот явилась Жорж, и вместо математики в головы будущих фельдмаршалов вселился театр.

Актрису в Москве еще не видели, но знали о ней столько же, сколько она о себе знала. На сцене французская знаменитость звалась именем отца Жоржа Веймера, капельмейстера оркестра при театре города Байе. Настоящее имя театральной дивы – Маргарит Жозефина. Ее матушка актриса Вертейль играла субреток – веселых служанок, умеющих устроить всякое дельце и в особенности любовное свидание. На сцене Маргарит с пяти лет. В четырнадцать ее увидела знаменитая Дюгазон, пришла в восторг и разучила с милой девочкой роль Адольфа в драме «Камилла, или Подземелье». В те же четырнадцать Жорж участвовала в гастролях блистательной Рокур, играя Элоизу в «Дидоне». Рокур взяла юную актрису в свою школу. Восемнадцать месяцев учебы, и 29 ноября 1802 года новое чудо явилось перед парижанами Клитемнестрою в драме Расина «Ифигения в Авлиде». Жорж стала любимицей не только публики, но и Бонапарта. О ней говорили в Тильзите императоры двух самых могущественных держав планеты. Причем сразу же после братских объятий Бонапарта и Александра посол России во Франции граф Петр Толстой получил приказ сманить Жорж в Петербург. Уже 7 мая 1808 года расторопный гвардейский офицер Александр Христофорович Бенкендорф тайно вывез Жорж из Парижа. Вместе с нею в Россию отбыли ее младшая сестра, танцовщик Дюпор, танцовщица Бебель и актер Флорио.

В тот вечер 7 мая парижане заполнили «Комеди Франсез», чтобы аплодировать Жорж в «Артоксерксе», и не дождались своего божества.

И вот Москва. Математики, собравшиеся у Муравьевых, имели билеты на «Федру», назначенную на 4 ноября.

Знали, великая актриса остановилась в доме Салтыкова на Тверской. В доме богатом, но далеко не первейшем в Москве.

– Господа, Жорж – истинное дитя республиканской Франции! – Глаза Александра Муравьева, старшего из трех братьев, сияли. – Она враг золоту. Все ее украшения, мне это известно доподлинно, взяты у Лухманова на прокат.

– Я был вчера у Льва Кирилловича Разумовского и слышал иное, – сказал Василий Перовский. – У Жорж бриллиантов на сто пятьдесят тысяч франков. По приезде в Петербург ей тотчас выдали шестнадцать тысяч серебром, правда, взаимообразно, с удержанием из жалованья в течение трех лет, но вычеты по милости государя не производятся.

– И все-таки она – наша! – не сдавался Александр. – Да, она принимала главнокомандующего графа Гудовича, князя Гагарина, графа Мамонова, но у нее играют в лото! Она сама убирает комнаты, сама готовит салаты.