Владислав Бахревский - Царская карусель. Мундир и фрак Жуковского

– Я жду приказания главнокомандующего. – Михаил стоял по-солдатски, во фрунт.

Николай показал на кирасиров.

– Ударить во фланг. И не только кирасирами. Всею конницей: полками драгунским, казачьим, уланским. Часть кирасир пустить на расчленение фланга, другую часть – нанося сокрушительное поражение, когда перелом будет вполне явственный… Что ты тянешься? Ты тоже полководец. Какие твои предложения?

Михаил повел руками над пехотой французов.

– Что будет, если во время нашего удара они пойдут в лобовую атаку? Что будет, если мы всею силой насядем на правый фланг, а они своим правым на наш левый? А если случится столкновение двух ударов?

Николай насупился.

– У вас армия больше, чем у меня! Полководцы обернулись – император. Александр расцеловал братьев. Осмотрел расстановку войск.

– С Наполеоном сошлись?

– Ищем уязвимое место, – признался Николай.

– Противопоставить Наполеону мы можем одну только стойкость. Разменивая армию на армию, можно посеять у Наполеона не только сомнение, но и растерянность, и страх.

– Положить сто тысяч русских! – вырвалось у Николая.

– У нас пятьсот тысяч, и у французов пятьсот! – возразил Михаил.

– Вы хорошие командиры! – Лицо Александра было серьезным. – Не в том дело, сколько положить. Дело в том, сколько останется в резерве.

– Но резервы у Наполеона тоже будут! – Михаил сказал и смутился.

– Будут! Наполеон никогда не рискнет оставить на поле брани свою гвардию. Без армии он – пыль. – Улыбнулся. Ласково, устало. – Ступайте к матушке. Я привез познакомить с вами графа Разумовского, Алексея Кирилловича.

Императрица приняла графа в Малиновой гостиной. Она сама сотворила это чудо. Три малиновых, с синим, гобелена закрывали стены. Пурпур и золото кресел, дивана. Золотистая роспись потолка, фризов. Золотая люстра на длинной бархатной красной подвеске. Круглый золоченый легкий столик, два кресла.

Мария Федоровна повела глазами по стенам:

– Гобелены вытканы по картонам Куапеля: память о нашем удивительном путешествии во Францию с Павлом Петровичем. Видите – Дон Кихот. Павел Петрович был истинным рыцарем, но он был честен и прямодушен, как этот счастливейший из людей.

– Вы о Дон Кихоте, Ваше Величество?

– И о Павле Петровиче.

«У нее же нежность в голосе!» – изумился Алексей Кириллович. Он знал: Павел собирался упрятать красавицу жену в монастырь, а то и в тюрьму. Обезьянка Нелидова была ему милее.

Мария Федоровна показала на кресло за столом, села напротив.

– Я рада, что вы нашли возможным расстаться с вашим изумительным садом, государь в восторге от вашего чуда. А я счастлива за моего сына. Ах, эти добрые дела, коих столь нетерпеливо ждут от царя! Только где они, добрые делатели? Людей, алчущих работы во благо государства, днем с огнем не сыщешь…

– Ваше Величество! Соответствовать понятиям Вашего Величества о нравственной, о духовной высоте государственных чиновников – быть близким к идеалу слуги государя.

– Просто радуйтесь, что вы родились в России. Быть просветителем просвещенной Англии – острова величиной с Тверскую губернию – это чиновничество. В России – подвиг. – Непостижимая синева глаз Марии Федоровны потеплела. – В России – необходимо быть великим, и вы знаете это, Алексей Кириллович.

– Ваше Величество! Я хлопочу по делам лицея: перестраиваю дворец под школу, ищу педагогов, вырабатываю устав… В моей голове за все это время ни единой мысли не промелькнуло о великом.

– Ваш сад в Горенках – для диковинных растений мира, а лицей пусть будет садом, где процветает слава России.

– О государыня! Тут умереть, но сделать.

– Сделать и жить. России надобно много славы.

В гостиную вошли великие князья.

– Граф Алексей Кириллович Разумовский. А это – мои сыновья, – представила Мария Федоровна. – Николай!

Словно бы сияющий столп льда, оторвавшийся от айсберга.

– Михаил!

Мальчик, столь же красивый, как брат, пожалуй даже робеющий, но законченно официальный, потупил голову вместо поклона, а графа как током прошибло от затылка до пят: «Неужто это и есть первые насельники лицея?»

– Я привез подарок вашим высочествам. – Граф подал Николаю папку с литографиями царственных особ Европы, а Михаилу литографии знаменитых боевых кораблей.

– Меняемся! – тотчас воскликнул Николай: айсберг растаял.

– Здесь корабли адмирала Нельсона, корабли пиратов.

– Я вижу! – Николай быстро проглядывал листы.

Мария Федоровна отпустила сыновей. Она уже не села за стол, и граф, понимая, что аудиенция закончена, был в растерянности: о воспитании их высочеств в лицее не сказано ни слова.

И вдруг он увидел на прекрасном лице Марии Федоровны напряженную и, должно быть, злую мысль. Государыня отсутствовала лишь мгновение.

– Такое время нынче трудное! – Она словно бы искала сочувствия. Провела в Тронный зал императора Павла.

Красный бархат помоста в две ступени, золотой с красным трон, спинка резко откинута назад. На спинке герб. Герб на красном на стене. Красный навес. Но зал уютный, светлый. Напротив трона камин с красным круглым экраном. Синий гобелен в золоченой раме. «Азия»: птицы, звери…

– Наполеон просит руки Анны Павловны, – сказала нежданно для графа Мария Федоровна. – А решать мне. Я – мать…

Алексей Кириллович видел вопрошающие глаза и понимал: в его ответе – его будущее, будущее Разумовских, Перовских…

Сказал, чуть пожав плечами:

– Наполеон возвел себя в императоры, но он – порождение революции.

– Он – порождение революции, – Мария Федоровна поблагодарила графа взглядом, коротким, но вечным, как алмаз. И объявила: – Было бы неправильным учить и воспитывать их высочеств в лицее. Стезя иная.

Товарищество опасно не только монархам, но и тем, кто рядом с монархами. Государи обречены на одиночество пожизненное.

Величия будущего лицея убыло, но – гора с плеч.

Алексей Кириллович отбыл из Гатчины в веселом расположении духа.

А вот Марию Федоровну ожидал трудный разговор с Александром: предстояло дважды сказать царствующему сыну «нет».

Они беседовали в Овальном кабинете. Здесь все было синее: шторы, кресла, вазы, столы, картины.

– Граф уехал… не разочарованным. – Александр улыбкою скрасил свою осторожность.

– Алексей Кириллович – человек воспитания отменного. Он естественно искренен и очаровательно прост. – Мария Федоровна тоже улыбнулась. – Ты умеешь окружать себя полезными сотрудниками.

Она смотрела на Александра ласково, но мысли у нее были ужасные: «Неужели в этом совсем еще молодом мудреце, в высшей степени одаренном талантами царственности: красотой, безупречной статью, органичностью величия и гением доступности, щедростью сердца и холодной расчетливостью, непреклонностью, ласкою взоров, мягкостью жеста, проникновением слова, кажущейся податливостью – находит себе место мужлан, скотина солдатская, да еще и порочная! Как он мог перед «другом сердца» Чарторыйским, перед дежурными офицерами вдруг расстегнуть корсет и, раздвинувши сорочку, демонстрировать груди не просто супруги, но императрицы! А похотливость? Его батюшка свою Нелидову почитал за само изящество, зрил в ней Дульсинею Тобосскую. А сей искатель ласк? Жестоко отказал королеве Луизе, но с какою резвостью скакнул в объятия этой самой Жорж. А ведь был еще ужас постыднейшей связи с сестрою… Екатерина и теперь, будучи в замужестве, ищет предлогов залучать его в Тверь, не позволяя забывать себя».