Виктор Смирнов - Колокол и держава

В тот же день Иван Васильевич собрал на совет ближних людей. Как быть? Заколебались ближние, у многих взыграла застарелая робость перед Ордой. Завздыхали, уж лучше решать дело миром да послать дары нечестивому, чем христианскую кровь проливать. Заколебался и сам государь. Но тут решительно воспротивилась великая княгиня Софья. Со слезным упреком напомнила супругу, что она выходила замуж за самостийного государя, а не за ханского данника. Поддержал Софью и митрополит Геронтий: негоже православным перед нехристями выю склонять!

На другой день великий князь снова призвал к себе ордынцев. Послов ввели как пленников. Вскочив с трона, Иван Васильевич плюнул на ханскую басму, разорвал ее в клочья и швырнул себе под ноги. Когда посол разразился угрозами, великий князь мигнул охранникам, и те перекололи мечами всех ордынцев, оставив в живых лишь одного.

– Иди и скажи своему безумному хану, – объявил ему великий князь, – да отстанет он от безумия своего, ибо сам я не хуже его и такую же силу имею, и честь, но большую!

Назад отступу не было. Теперь Ахмат пойдет войной, потому как без русской дани ему не выжить. Что ж, пришло время скинуть ярмо Орды! Вот только как поведет себя король Казимир? Не попытается ли воспользоваться войной Ахмата с Москвой, чтобы захапать новгородские земли? Небось до сих пор кусает локти, что не пришел тогда на подмогу новгородцам.

Не успел государь подумать про Новгород, как оттуда пришли дурные вести. Вот уж воистину: помяни черта, а он тут как тут!

Перед отъездом в Москву великий князь дал Новгороду четырех наместников: Ивана и Ярослава Оболенских – для Торговой стороны, Василия Китая и Ивана Зиновьева – для Софийской. Все четверо славились отменной лютостью.

Первым делом наместники принялись крушить привычный новгородский порядок. Не только про вече велели забыть раз и навсегда, но и чтоб никаких сходок и братчин! Больше трех не собираться! Посадников, тысяцких, кончанских и уличанских старост отныне не выбирать. Совет господ упразднить, архиепископу в мирские дела нос не совать!

Оставшись без власти, взволновались боярские кланы. Все дела теперь вершились за их спиной. Опустел владычный двор. Лишившись половины доходов, архиепископ Феофил был вынужден распустить большую часть своих слуг-софиян, а заодно и владычный полк, опозоривший себя на Шелони. Сам Феофил редко покидал свои покои, погрузившись в невеселые думы. Тяжкими веригами давило сознание вины перед Новгородом, сердце жгла обида на великого князя.

Простые уличане тоже всколебались. Раньше ведь как? Сами налоги собирали, сам решали, поменять ли заплывшую мостовую или расписать кончанский храм. Попов и тех сами выбирали. Бывало, ссорились, это да, до драки дело тоже доходило. Однако ж потом пили мировую на братчинах, помогали друг другу по-соседски.

А теперь по всем делам, даже пустяковым, надо идти к московским наместникам. А там сидят дьяки да писаря и смотрят на тебя щучьим глазом: что принес? Ежели пустой, сразу от ворот поворот. Судиться – тоже к наместнику. А у него свой закон: кто больше занес, тот и прав. Хочет – казнит, хочет – милует. Чуть что – в крик: я вас насквозь вижу, все вы тут изменники! За малейшую провинность сажают в застенок и держат, пока не выкупят.

По торговым делам и вовсе караул. На въезде-выезде из города поставили рогатки, а за ними московские стражники, со всех требуют опас, то бишь пропуск. А за него тоже плати. От такого откровенного вымогательства оторопели даже привыкшие ко всему ганзейские купцы. Многие свернули торговлю, решив подождать, пока русские не разберутся меж собой.

Трех месяцев хватило, чтобы рассыпались надежды тех, кто верил, что московские порядки лучше и справедливей новгородских. Качали головами, вспоминали Марфу: истинно говорила боярыня – погубит нас Москва!

Прослышав о недовольстве новгородцев, оживился король Казимир. Обнадеживал через своих людей, сулил всяческую помощь. Ему не больно-то верили, поляки – народ известный, стравят меж собой, а сами в сторонке. Но тут объявились неожиданные союзники – обделенные Иваном Васильевичем его братья – князья Андрей Большой Углицкий и Борис Волоцкий. Передали новгородцам через своих людей: вы начните, а мы поддержим.

В последний день августа вдруг разом ударили все новгородские колокола. Словно горячий верховой конь, которого силой запятили в оглобли, заставив тянуть неподъемный груз, встал на дыбы Великий Новгород, разбил копытами передок телеги и вырвался на волю, волоча за собой повисших на вожжах конюхов. Огромная толпа кинулась на Ярославов двор. Московским дьякам намяли бока и выкинули вон из вечевой избы. Перепуганные наместники, не дожидаясь расправы, кинулись вон из города. Следом за ними бежал и весь московский гарнизон.

На другой день зашумело, забурлило народное вече, провозгласившее возврат к прежним новгородским порядкам. Тут же избрали посадников и тысяцких. Степенным посадником крикнули Ефима Медведева – житьего с Славенской улицы. Послали к королю Казимиру за обещанной подмогой и стали ждать.

Побитыми псами явились пред государевы очи трое новгородских наместников, четвертый – Иван Оболенский – от пережитых потрясений скоропостижно умер. Гнев великого князя был страшен. Прохлопали измену, мухоблуды, кричал он, воровством людей от нас отвратили!

Чуть успокоившись, стал размышлять о случившемся. Накануне большой войны с Ордой – и такой удар в спину! Оценив размеры нависшей угрозы, великий князь вопреки обычной обстоятельной неспешности действовал стремительно. Под предлогом похода на немцев велел собирать большое войско, а сам, взяв тысячу воинов и воеводу Данилу Холмского, бегом двинулся к Великому Новгороду. В селе Бронницы великому князю доложили: новгородцы затворились, пускать его в город отказываются.

Две седмицы Иван Васильевич протоптался в Бронницах в томительном ожидании. В конце ноября подошло основное войско, а с ним Аристотель Фиораванти с пушками. Быстро расставив орудия на уже пристрелянные позиции, итальянец начал сильно и метко бить по городу, в то время как Данила Холмский готовился к штурму.

Но штурма не потребовалось. Накануне в Новгород примчался гонец из Литвы. Король Казимир снова обманул. На границах Литвы объявился союзник великого князя – крымский хан Менгли-Гирей, и король не решился ввязаться в драку с Москвой.

2 декабря 1480 года отворились городские ворота, выпустив покаянную процессию во главе с архиепископом Феофилом. Пали ниц, молили о пощаде. Государь принял депутацию с мрачным непроницаемым лицом, не проронив ни слова. Местом для своей резиденции выбрал не Городище и не палаты владыки, а дом новоизбранного посадника Ефима Медведева в Славенском конце.