Виктор Смирнов - Колокол и держава

Накануне отъезда Захария вручил послу письмо великому князю с просьбой разрешить ему и его семейству поселиться в Москве, а затем неожиданно спросил:

– Знакомы ли тебе два священника, приехавшие из Новгорода? Одного зовут Денис, другого – Алексей.

– Да, конечно, – с долей удивления ответил Федор Васильевич. – Один служит в Успенском соборе, второй – в Архангельском.

– Передавай им мой поклон, – многозначительно произнес Захария. – Думаю, что эти двое могли бы стать твоими единомышленниками, а через них ты сможешь привлечь к себе и других полезных людей.

Расстались тепло. Курицын сердечно благодарил своих новых друзей за помощь и приют, не подозревая, что его затянувшийся «дружественный плен» был частью тайного плана его гостеприимных хозяев. И теперь Захария Гуил-Гурсис мог быть вполне довольным. Отныне в лице посольского дьяка у него появился влиятельный союзник, с помощью которого он надеялся основать в Москве караимскую диаспору, подобную тем, что уже существовали в Тракае, Киеве, Гродно, Луцке, Житомире и Смоленске. Он надеялся, что со временем вокруг диаспоры появятся русские прозелиты, которых он обратит в истинную веру, веру в Единого Бога. Одни из них станут «пришельцами врат», а самые достойные взойдут на высшую степень, став «пришельцами правды».

Очередной удачный шахер-махер торжествовал Хозя Кокос. Султан Баязед лично благодарил его за посредничество с московитами, отсыпав внушительный мешочек золотых динаров. Прислал подарки и великий князь московский, выражая признательность за освобождение посла.

– Вот так надо обделывать дела! – обнимая на послеобеденном ложе сдобную жену, самодовольно хихикнул Кокос.

– Старый хвастун! – шепнула жена, ласково шлепнув его душистой ладонью по маслянистым губам.

Отслужив в Софии вечерню и сменив праздничное одеяние на простую рясу, Новгородский архиепископ Геннадий неспешно поднялся по круговой лестнице в соборную библиотеку. Упрежденный заранее софийский библиотекарь Герасим уже возжег свечи и приготовил заказ – огромное Евангелие-апракос новгородского письма. На своем веку Геннадий повидал много книг, но ему еще не доводилось держать в руках такой роскошный манускрипт. Слепил глаза позолоченный серебряный оклад, щедро инкрустированный драгоценными камнями. Двухколонный текст написан строгим классическим уставом, квадратные буквы шагают ровным строем, нигде не видно ни заплаток, ни подчисток. Миниатюры с изображением евангелистов поражали мастерством художника. Вот только буквицы инициалов выглядели необычно. Вместо приятных глазу цветов и трав зло щерились хищные птицы и химеры, клыкастые песьи морды и крокодильи пасти. Дальше и того смутительнее – какие-то круглые нарумяненные личины, ни дать ни взять – скоморохи на языческой Масленице. Или вот буквица, изображающая двух рыбаков, тянущих сеть. Один говорит другому: «Потягивай, коровий сын!» А тот ему отвечает: «Сам еси таков!» И это в Святом Писании! Все-то у новгородцев не как у добрых людей, все на свой лад, огорченно подумал владыка.

…Шел четвертый год с тех пор, как чудовский архимандрит Геннадий Гонзов возглавил новгородскую церковь. Последнего республиканского владыку Феофила увезли в оковах в Москву. Здесь его добром просили отречься от сана, но он проявил неожиданное упрямство. Но когда строптивцу перестали давать еду и питье, он сдался, попросив отставить его за скудостию ума. Нового владыку, уважив новгородский обычай, великий князь разрешил выбирать по жребию из трех претендентов, им же и назначенных. Выбор пал на троицкого монаха Сергия, который решил сразу показать новгородцам свой норов. У раки с мощами местного святого презрительно зажал нос со словами: не стану я смотреть сего смердовича! За свою кощунственную выходку поплатился Сергий помутнением разума. Новоиспеченный архиепископ целыми днями сидел на паперти у Софии в рваном подряснике вместе с нищими, бормоча несуразное, но как только ему разрешили воротиться в Москву, чудесным образом выздоровел и с безопасного далека еще долго слал анафемы ненавистному городу.

На этот раз великий князь не стал более разыгрывать представление с выборами, а своей властью назначил на Новгородскую кафедру игумена московского Чудова монастыря Геннадия Гонзова, который поддержал его в достопамятном споре с митрополитом Геронтием. Ставя на нее человека, доказавшего свою преданность, великий князь, как всегда, глядел далеко вперед. Справится Геннадий Гонзов с непокорным Новгородом, быть ему митрополитом Московским и всея Руси вместо чересчур возомнившего о себе престарелого Геронтия.

Ехал Геннадий в Новгород не без опаски, наслышавшись про здешние нравы. Поначалу его тоже пытались застращать. Рассказывали, как однажды возжелал великий князь московский обозреть мощи самого чтимого местного святого Варлаама Хутынского, а когда сдвинули могильную плиту, ударил из могилы столб огня, и в великом страхе бежал государь, оставив в храме свой посох. Мол, этак вот преподобный Варлаам наказывает тех, кто причинил зло Великому Новгороду. Только Геннадия такими россказнями не проймешь. Первым делом новый владыка объехал все приходы, нагнав страху на пьянственных и неисправных попов, потом дал укорот псковичам, снова пытавшимся под шумок отложиться от Новгородской епархии. Но вместе со строгостью явил разум и распорядительность. Сохранил почитание местных святых, устроил церковно-приходские школы, много жертвовал на городские нужды. Почуяв его твердую руку, стала мало-помалу приходить в себя измордованная войнами и выселениями лучших прихожан новгородская церковь. Да и сам Геннадий за эти годы успел в душе породниться с этим строптивым, так непохожим на Москву городом.

…В библиотеке владыка засиделся до ломоты в пояснице. Выйдя из собора, направил стопы в свои палаты, когда навстречу ему в слабом свете луны метнулась темная фигура:

– Владыка святый! Дозволь покаяться!

– Кто таков? – сурово вопросил Геннадий.

– Поп Наум с Редятиной улицы.

– Аль у тебя своего исповедника нет?

– Дело тайное, нельзя другому! – шепотно молвила таинственная фигура.

Что-то в голосе Наума насторожило владыку.

– Ладно, ступай за мной!

Едва переступив порог владычной кельи, Наум кинулся архиепископу в ноги и дурным голосом возопил:

– Грех на мне великий!

– Не блажи, дело сказывай! – поморщился архиепископ.

Собравшись с духом, Наум начал свой рассказ. Ошеломленно внимал ему Геннадий, не веря своим ушам. Да и как поверить тому, что здесь, в его епархии, свила свое змеиное гнездо еретическая секта отступников!