Виктор Иутин - Кровавый скипетр

Князь Микулинский, крупный, седобородый, ехал верхом в шубе поверх брони, зорким взглядом опытного воеводы осматривая заснеженную округу. Шестопером указывал направления для движения войск, издали наблюдая за разорением деревень и городов. Всюду, где он проходил, оставались лишь трупы и пепелище.

Давно уже не получал он назначений от государя и знал, почему. Когда Иоанн был при смерти, не поддержал Семен Иванович царевича Дмитрия, ибо не желал отдавать власть Захарьиным. Он, как и многие тогда, эту власть возжелал сам, за что и поплатился. Иоанн более всех доверял старому отцовскому воеводе, и потому тяжелее всего ему было принять измену верного слуги. А разве мог он, родовитый Рюрикович, герой взятия Казани, один из первых бояр в думе, поступить иначе? Не мог! И знал – сейчас поступил бы так же! Не он ли был одним из тех, кто мудрыми советами наставлял государя под Казанью? Не его ли заслуга в том, что Казань пала? И молодые государь, и князь Мстиславский, считавшийся ныне первым среди воевод, учились тогда военному делу у него, у князя Микулинского!

Но ему велено было сидеть на своих землях, где князь, старея, провел последние пять лет. И сейчас пришел долгожданный приказ – возглавить рать на Ливонию.

Ведя войско, князь чувствовал, что это был его последний поход. Вроде и силы есть, и возраст еще не столь преклонен, но что-то подсказывало – все это в последний раз. Потому мрачен был воевода, и до того грозен был лик его с низко надвинутым на глаза шлемом, что порой ему не сразу решались докладывать об идущих на других направлениях войсках.

Войско Микулинского редко встречало сопротивление на своем пути. У Чествина наконец собралась крупная орденская сила. Развернувшись, ливонские рыцари выставили заслон и изготовились к сражению. Мела колючая метель, слепила глаза. Из-за густого тумана едва ли можно было что-то разглядеть. Потому, отдав приказ к началу битвы, князь Микулинский слушал лишь гул несущейся конницы, крики воинов, ржание лошадей, выстрелы, ревущие, словно из ниоткуда, сигнальные рожки.

Стяг над головой князя трепался на ветру из стороны в сторону. Семен Иванович был молчалив, сидел верхом в заснеженной шубе, сжимая рукой в кожаной теплой перчатке поводья. Звуки сражения, казалось, то становились громче (рука тотчас тянулась к висевшей у пояса сабле), то будто снова откатывались в глухую снежную бездну.

Никто даже не понял, как к нему пробился малый отряд закованных в железо рыцарей – видать, увидали стяг и рванули из последних сил. Из снежного тумана внезапно возникли рогатые шлемы и выставленные вперед копья. Конь Микулинского всхрапнул и попятился назад, князь, удерживая задирающего голову жеребца, выхватил саблю, но конные ратники, что охраняли его, уже, мгновенно рванув с места, бросились навстречу противнику. С гулким грохотом и треском сшиблись, подняв снежный вихрь. Звонко заржали раненые кони.

Оскалившись, с выпученными глазами князь бросился в эту сшибку, уже слыша за спиной, что протрубили тревогу – воевода был в опасности, и тотчас должна была прийти подмога. Конечно, в том, чтобы князь участвовал в сражении, не было нужды, малочисленный немецкий отряд смяли бы и без того, но не смог старый вояка остаться в стороне, пока защищавшие воеводу молодцы насмерть бились на его глазах.

Слепо ударил по шлему оказавшегося рядом рыцаря, отбил удар другого и не заметил, как вражеский клинок чиркнул лезвием там, где меж кольчугой и шлемом была оголена шея. Не почувствовав боли, вырвал из-за пояса боевой кинжал и, схватив за рогатый шлем оказавшегося рядом рыцаря, с хрустом всадил ему клинок в прорезь для глаз. Брызнула кровь, и рыцарь, выронив оружие, завалился в сторону и рухнул с седла.

Более четырехсот рыцарей были убиты в тот день, так и не сумев остановить нашествие московитов. На привале после сражения, пока с мертвых снимали брони и собирали оружие, в шатре князю Микулинскому осматривали рану. И сам не заметил, что кровоточила сильно, лишь когда броню сняли, увидел, что нижняя рубаха вся пропитана кровью.

– Царапина! – проворчал князь. – Прижигайте! Завтра надобно продолжить поход.

И прижгли (князь лишь покряхтел, не разжимая зубов), и обмотали. Ночью рана вновь кровоточила, утром сменили повязку, и князь тотчас велел одевать себя в броню. Знал, что среди войска пронесся слух о его ранении, потому надобно было скорее показаться перед ратниками для поддержания боевого духа.

В феврале карательный поход завершился. Более одиннадцати городов были разорены ратью Микулинского вместе с бесчисленным множеством деревень. С богатой добычей войско возвращалось в Москву. Царь жаловал ратников и воевод, осыпал дарами Микулинского и вновь отправил его домой.

Рана, полученная князем в сражении у Чествина, долго не заживала, и он не придавал этому большого значения, пока не началось нагноение. Предчувствуя скорую смерть, Семен Иванович выстроил каменный собор Михаила Архангела в Микулине, родовом имении своем. Слабый, одолеваемый хворью, приезжал и сам наблюдал за строительством, торопил мастеров.

Вскоре силы оставили его, и князь уже не вставал. Похудевший и постаревший, лежал он в своих покоях, пропитанных гнилостным запахом, который источала его почерневшая рана. Семен Иванович угасал медленно, тяжело.

В августе князь скончался. К тому времени собор был уже почти достроен, и в нем упокоился один из деятельных воевод Иоанновой эпохи. Укрыв гробницу князя деревянными щитами, мастера в угрюмом молчании достраивали храм, дабы не потревожить вдосталь настрадавшегося перед смертью защитника Русской земли.

1559 год. Москва

Когда закрытая повозка со скрипом въезжала в ворота Кремля, было уже затемно. Стрельцы для верности заглянули внутрь и спросили то, о чем и так все знали:

– Из Дерпта едете?

– Из него, верно, – сказал мужик, управляющий повозкой.

– Пусть выходит. Дальше пешком, – скомандовал высокий, худощавый стрелец и смачно сплюнул себе под ноги. Из повозки вышла маленькая пожилая женщина, укрытая черным балахоном. Окружив ее, стрельцы повели старуху во дворец. Пока шли, балахон она не снимала. Шли коридорами, лестницами, пока наконец не остановились у дверей богатых покоев. Тут же руки стрельцов проникли под ее балахон, принялись обыскивать ее. Удостоверившись, что у нее нет никакого оружия, старуху пропустили внутрь.

В слабо освещенных палатах ее встретил чернобородый дородный боярин, а позади него стоял молодой немец, видимо, служивший толмачом.

– Верно ли говорят, что ты в Дерпте и вокруг него лучшая знахарка? – спросил боярин, бесстрастно оглядев.

– Обо мне много чего говорят, – отвечала старуха, – но ежели государю нужно лечение, я могу помочь.