Виктор Иутин - Кровавый скипетр

Адашев поднялся из-за стола, подавив усталый вздох.

– Мы оставим тебя, государь. Будем молиться, дабы ты верно поступил, выслушав нас. Пойдем же, Сильвестр.

Только покинули его покои Сильвестр и Адашев, вошли Данила Захарьин и его брат двоюродный Василий, недавно получивший место в Боярской думе.

– Государь, отослали мы знахарку, – докладывал Данила, – нет у нее умений и сил вылечить царицу! Ведьма оставила какие-то травы. Нужно их сжечь…

– Мне все равно! – отвечал отрешенно Иоанн. – Найдите другую, но исцелите ее!

Данила подошел к Иоанну, упал перед ним на колени, поклонился.

– Государь, об одном пекусь, дабы ты счастлив был, да царица была здорова! Не буду говорить с тобой о делах государства нашего, о войне этой проклятой! Не ироды мы, как Адашев с Сильвестром. Все делают, дабы тебя извести своими речами!

– А боярыни, что у царицы сидят, между собой шепчутся, мол, эти недостойные мужи счаровали ее и хворь на нее навели! – вторил ему Василий.

– Кто сии люди, дерзающие предписывать законы царю великому и мудрому, не только в делах государственных, но и в домашних, семейственных, в самом образе жизни; дерзающие указывать ему, как обходиться с супругою, сколько пить и есть в меру? – продолжал говорить Даниил.

– Еще вести какие имеются? – грозно оборвал их царь.

– Имеются, государь, – отвечал Данила. – Умер доднесь дядька твой, Михаил Глинский, не выдержал опалы и обиды твоей! Все не решались сказать тебе, ибо знают все, как по супруге страдаешь… Сын его единственный, названый в твою честь, Иваном, желает служить тебе…

На лице Иоанна не было ни тени сожаления – он ненавидел корыстного, жадного и жестокого брата своей матери. Михаил Глинский во время последнего похода со своими войсками сильно опустошил Ливонию, а когда возвращался в Москву, пошел через Псковскую землю и начал грабить русские селения в поисках новой наживы. Этого Иоанн простить ему не смог, он осудил дядю и отправил в пожизненную отставку.

– Отправьте юнца на южные границы, пущай там служит, крымцев бьет, а там посмотрим, чего стоит, – с безразличием ответил царь.

– Сделаем…

– И еще. – Иоанн поднялся с кресла, выпрямился и взглянул на Данилу пристально.

– Надобно наместнику в Юрьев князю Курлятеву приказать, дабы послал он магистру грамоту. Пущай магистр сам приедет ко мне и бьет челом, да не прольется кровь христианская!

Захарьины опешили, переглянулись.

– Как же так, великий государь? Стало быть, Ливония наполовину наша, еще немного осталось, и ты решил с ними прекратить воевать? Зачем же нам это делать, когда победа близка?

– Крымский хан снова готовит войско свое. Надобно стянуть на юг основные силы!

– Государь…

– Молчать! – рявкнул Иоанн, топнув ногой. – Совсем страх утеряли, стервецы, спорят со мною, клевещут друг на друга! Идите прочь! Делайте, как я велю!

Захарьины все чаще видели гнев изведенного болезнью жены царя и, пытаясь быть услужливее, вовремя, кланяясь в пол, покидали его покои.

Крымское побережье

Ночная мгла укрыла древние крымские берега. С моря дует пронизывающий весенний ветер. Волны с равномерным шумом бьются о берег, на котором, громко переговариваясь, сидят у костров татары. Крики их разносятся далеко по тихому степному берегу – они здесь хозяева! На пиках насажено над огнем истекающее жиром мясо. Кони стоят поодаль, опустив головы – дремлют.

Слипающимися глазами молодой татарин, коего старший брат впервые взял в патруль, глядит на бескрайнее море, на изъеденную тучами луну, устав слушать бесконечные истории о походах на русские земли от соседей по костру. Ему всегда хотелось узнать – что там, за тем бескрайним морем? Можно ли переплыть его? Какая рыба обитает там, во тьме, в этой неизвестной морской пучине?

Увидев впереди две огромные тени, приближающиеся к берегу, он едва не вскочил, крикнув:

– Там плывет что-то! Что-то плывет! Прямо сюда!

Насторожившиеся татары уже потянулись за оружием и, резко остановившись, захохотали. Парень получил подзатыльник от сидящего рядом старшего брата:

– Магдан! Не позорь меня! Это турецкие корабли!

– Но что они делают здесь, Агдал? – потирая ушибленное место, спросил Магдан. От досады и стыда даже ком встал в горле. А тем временем два корабля медленно приближались к берегу.

– Плывут, значит, хану что-то нужно от них!

– Турецкие корабли по всем морям ходят, – потыкав палкой в уголь, проговорил толстый татарин с редкой щетиной на подбородке, – у султана самый сильный флот в мире!

Грохоча, корабли с турецкими флагами, изображающими полумесяц и восьмиконечную звезду, остановились там, где начинается мелководье. И вскоре за ними показались многочисленные лодки, сто пятьдесят – двести, не меньше. Татары разом насторожились, ибо зрелище было пугающим. Лошади вскинули головы, шевелили ушами, нервно похрапывали. Сидящие на берегу смолкли, было слышно лишь, как шумят волны и как шелестят паруса кораблей.

– Тушите костры! – крикнул кто-то из ратников, и в этот момент на берег со свистом вылетели стрелы. Они поражали сидевших у костров, и татары, заваливаясь, падали в огонь, вспыхивали, еще больше тем самым освещая все вокруг. Сильная рука стянула с места Магдана, еще не понявшего, что происходит, и отбросила назад. Это был Агдал. Он уже вскочил на ноги и, согнувшись, крикнул:

– Беги к коням, нужно предупредить всех! Нужно пре…

С глухим чавканьем стрелы пробили его со спины, по лицу пробежала какая-то судорога, рот перекосился, и Агдал ничком рухнул в песок.

– Брат!! – истошно крикнул Магдан и хотел было броситься к нему, но вдруг встал, пораженный происходящим вокруг. Берег, осыпаемый стрелами, словно заполыхал, трупы валялись всюду, раненые кричали, корчась в песке. Вот уже и толстый татарин с редкой щетиной на подбородке, суча ногами, лежал неподалеку со стрелой в животе и горле, и изо рта его вместе с бульканьем и кашлем хлестала кровь. Лодки все ближе. Кругом слышались крики «урусы!». Магдан что есть силы кинулся к лошадям и снова оглянулся – далеко не всем удалось добежать сюда. Но были уже и те, кто с криком, оседлав коней, мчался прочь. Вот один всадник на белой кобыле, слишком круто развернув ее, попал под обстрел – в животное вонзилось четыре стрелы, одна за другой; истошно заржав, лошадь завалилась на бок, и едва татарин поднял голову, дабы выползти из-под умирающей кобылы, ему аккурат в глаз вошла стрела.

Магдан, трясясь от ужаса, в прыжке схватил первого попавшегося коня за гриву и побежал, прикрываясь им; лишь затем, вскочив в седло, погнал его, плотно прижимаясь к конской шее – боялся, что стрелы все еще летят ему вслед. Гнал все сильнее и сильнее, глотая слезы. Что он скажет престарелым родителям? Что Агдал погиб, спасая их младшего непутевого сына? Отец станет корить, что он бросил тело старшего брата на поругание врагу. И когда уже думал, что спасен, что смерть миновала, почувствовал жгучий удар в спину – пальцы тотчас разжались, отпустив конскую гриву, и он, вскрикнув не то от боли, не то от испуга, рухнул на землю. Лежал, не в силах пошевелиться, все члены словно отмерли, лишь дышать становилось тяжелее, и во рту появился солоноватый привкус. Еще не понимая до конца произошедшего, не ведая, что умирает, думал о погибшем брате, о родителях…