Виктор Иутин - Кровавый скипетр

Помолчав, царь ответил со спокойствием:

– Что ж, услышал я мольбы твои и как христианин не смогу тебе отказать! Велю выделить тебе телегу и пять гробов деревянных, этой же ночью вывези их из Москвы и похорони на кладбище, что для иноземцев. Иди! – ответил великодушно Иоанн. Епископ поклонился ему до пола и попятился к дверям…

Уже вскоре в широких старых санях были уложены друг на друга все еще пахнущие свежим деревом пять гробов с телами. Доски были прибиты скверно, меж ними зияли широкие щели, отовсюду торчали гвозди.

Снег продолжал идти. Два стрельца с факелами в руках сопровождали сани.

Вскоре прибыли на кладбище. Во тьме были видны невысокие деревянные кресты и небольшие каменные надгробия, припорошенные снегом. Лопата уже стучала о мерзлую землю, выкапывая рыцарям одну братскую могилу. Выкопали неглубоко, когда уложили три гроба, поняли, что не хватает ширины ямы, потому сверху уложили еще два. Стоя у ямы, епископ произносил негромко:

– Умоляю Тебя, Боже, смилуйся над душами всех, которых угодно было Тебе призвать предо мною, прими их в место вечного покоя Твоего, поспешите, Святые Божии, выйдите навстречу, Ангелы Господни, примите душу их и представьте ее пред Лице Всевышнего…

Стрельцы, опершись на лопаты, уныло ждали, когда епископ закончит молитву, но не выдержали, оттолкнули его и начали закапывать. Но и под грохот комьев земли, падающих на гробы, епископ продолжал молиться, осеняя их крестом.

Когда уезжали, он оглянулся на свежий холм, не отмеченный пока ни крестом, ни плитой. Вскоре снег полностью укрыл последнее пристанище доблестных тевтонских рыцарей.

Мефодий довольно скоро добрался до Пскова, но когда въезжал он в город, разразился настоящий буран – небо почернело, деревья, сломанные пополам, падали на землю, а затем пошел мощный снегопад. Укрыв голову под капюшоном, изрядно промокнув, он поторопился к монастырю, надеясь там найти Корнилия.

Подъезжая, он заметил, что вокруг Псково-Печерского монастыря, даже во время сильного снега, строилась мощная стена с башнями – все было закрыто строительными лесами. Монастырь часто подвергался разграблению врагов, и теперь, чтобы защитить его, Иоанн приказал соорудить вокруг него защитную стену.

Мефодий перекрестился и подъехал к несущим доски монахам.

– Приветствую вас, отцы! – сквозь шум ветра прокричал Мефодий. – Чего же вы в снегопад такой работаете? Глядишь, сорвется еще кто на мокрых досках! Бросали бы вы это дело! Не видно ни зги!

– Ибо трудящийся достоин награды за труды свои, – отвечал монах, – снег есть благодать Божья!

– А работаем мы, путник, денно и нощно, ибо не успеваем стену эту достроить! Должны будем достроить в следующем году, – говорил другой, – государь приказал быстрее застраивать!

– А чего же вам строителей не пришлют?

– А как же? Прислали! Только вечереет, дожди, снега начинаются – они и уходят! Только монахи остаются работать! Глядишь, может, посмотрят на нас они, да тоже за работу возьмутся! Так и дело-то быстрее пойдет!

Мефодий усмехнулся, затем все же решил узнать о том, зачем приехал.

– Отцы, скажите, где игумен Корнилий? Надобно говорить с ним, чем скорее, тем лучше!

– Опоздал ты, – отвечал монах, накидывая на плечо длинную доску, – два дня назад отбыл он в Великий Новгород! Через несколько дней вернется!

– Ох, не могу я столько ждать! – разозлился Мефодий. – Спасибо, отцы, поспешу за ним, глядишь, успею его в Новгороде застать!

– Куда же ты в такую тьму да в такой снег? Конь устал твой, глядишь, заморозишь его совсем! Вон, вся грива у него инеем покрылась! Давай оставайся на ночь в монастыре, коня твоего накормим, напоим, а утром отправишься с Богом!

Посмотрев вокруг и не увидев ничего, кроме темени и снега, Мефодий поблагодарил монахов и остался в монастыре. Там он высушил свою одежду, его накормили, и заснул он наконец в натопленной келье под шум завывающего за окном ветра…

Утром, когда Мефодий засобирался снова в путь, небо уже было ясным, снег блестел на солнце. Выехав из монастыря, глубоко вдохнул он морозный воздух и оглянулся. Монахи, что приютили его, снова были на стройке. Увидев своего гостя издалека, они помахали ему на прощание. Мефодий помахал в ответ и пустил отдохнувшего коня рысью. Покрепче привязав к ремню мешочек с куском хлеба, который дали ему перед отъездом, Мефодий надвинул капюшон на голову и направился к новгородской дороге…

На протяжении всего пути он думал о своем господине. Как он там? Не издеваются ли над ним? Не уморили голодом? Здоров ли батюшка? Тоскливо заныло у Мефодия в груди, он тяжело вздохнул. Не было у пожилого слуги семьи никогда, Алешка с Данилкой, малютки, были у него на воспитании. Мефодий с ними, как со своими сыновьями, с раннего детства возился! Как радостно было, когда Алешка стал по правую руку от государя, а Данилка добротным воеводой прославился! И что теперь? Нет, не может государь забыть о заслугах Адашевых перед Россией!

Подумав об этом, Мефодий что есть силы, ударил ногами в бока своего коня, и тот пустился стрелой по заснеженной дороге. И к позднему вечеру он добрался до Новгорода. Взмыленный конь все пытался остановиться, не хотел идти дальше, но Мефодий нещадно погонял жеребца:

– Давай! Ну же! Вперед! Бесполезная животина! Ну!

Вот во тьме уже показались купола многочисленных новгородских церквей и монастырей. Здравствуй, батюшка Великий Новгород! Но ночью снова начался буран, и вскоре во тьме пропали церковные купола, ни в одном доме не горел свет. Мефодий слез с коня, повел его под уздцы и, закрываясь рукой от ветра, начал приглядываться. Вокруг были избы. Ринувшись к первому дому, Мефодий постучал в дверь.

– Хозяева! Спасите от лютой смерти! Я заплачу вам! Замерз я и голоден!

Но не открыли ему. И немудрено – честной народ по ночам не шастает, тем более в метель. Тогда пошел он к другому дому. Стучал – не открыли. Так еще пять домов и уж думал, что суждено ему сгинуть, как услышал за спиной мужской шепот:

– Эй! Коли христианин, да без злого ума, заводи коня во двор, сам в избу заходи!

Мефодий оглянулся, пытаясь во тьме разглядеть своего спасителя. Но сильные руки забрали его коня, а сам он вошел в открытую дверь избы.

Изба была довольно просторной. Тускло горела лампада, потому Мефодий смог разглядеть лишь женщину, качающую люльку. Она настороженно взглянула на пришедшего и продолжила шепотом напевать колыбельную. Мефодий растерянно поклонился и замер. Затем на печи он увидел спящую девочку лет пяти.

– Сымай мокрые одежи, чего застрял в проходе? – услышал он шепот хозяина и поспешил снять промокшую одежду.

– Давай, давай, раздевайся! Дам тебе свои тряпки, а твои до завтра высохнут!