Виктор Иутин - Кровавый скипетр

Хозяин прошел в горницу, и наконец они с Мефодием могли рассмотреть друг друга получше. Хозяином был крепкий, жилистый мужчина с длинными до плеч волосами, с небольшой темной бородкой. Он взглянул на Мефодия и сказал учтиво:

– Прости, отец, не разглядел, что старик! А я с тобою, как с мальчишкой зеленым!

Затем обернулся к жене и сказал строго:

– Белянка, накрывай на стол!

Женщина с трудом поднялась, и тут Мефодий увидел, что она беременна.

– Меня Архипом звать. Кузнецом я тут промышляю, – продолжал хозяин. – А ты садись за стол! В дороге, чай, сыт не будешь…

– Спасибо, люди добрые. – Мефодий поклонился хозяевам в пояс. – Думал, продрогну, не доеду до Новгорода…

– Да ты и не доехал! – усмехнулся Архип. – Кузнечные избы всегда на отшибе стоят! С огнем работаем ведь!

Жена хозяина поставила на стол чан с квашеной капустой, хлеб, горячие щи. Перекрестившись, Мефодий принялся за еду. Хозяин пристально вглядывался в него, молчал некоторое время, затем сказал задумчиво:

– На простолюдина не похож. Да и не купец, больно сухой. Кто ты, путник?

Мефодий выдержал паузу, чтобы дохлебать щи и сказал негромко:

– Это верно, не купец я и не холоп. Верный слуга я Алексея Адашева, советника государева. Вот, выполняю волю его, приехал я говорить с игуменом Корнилием! Более ничего говорить не стану!

– Видели, знаем мы вашего Адашева! Уже средь народа говорят, что он изменник!

Мефодий сверкнул глазами и проговорил, наклонив голову:

– Я Лешку и брата его Данилку с детских лет воспитывал! Они как дети мне! Не потерплю поганых слов об них!

Архип даже бровью не повел. Наступило неловкое молчание.

– Не серчай, хозяин, – сказал вдруг Мефодий, – за ночлег под крышей твоей заплачу тебе как следует…

– Не нужны мне твои деньги, – отмахнулся Архип, – чай, кузнецы – люди небедные. Я тебе по-христиански помог… Ладно, давай, старик, выпьем медовухи с тобой. У меня припрятано. С мороза оно самое то…

Архип сам принес кувшин и две чарки. Перекрестились, выпили.

– Видал я твоего Алексея Адашева и брата его раньше. Видал, – проговорил вдруг Архип и опустил глаза. Мефодий оживился:

– Где же пришлось тебе встречать их, да еще и вместе сразу? Пока братья службу государю несли, бывало, по два года не встречались из-за множества дел…

– Под Казанью, – бросил Архип и уставился перед собой.

– Да ты никак кузнецом был при государевом войске? – спросил Мефодий. – И я был в том походе, а тебя не припомню.

– Да не был я тогда кузнецом. В Большом полку служил, как все, с татарами бился. Молод был, изранен весь, – отмахнулся Архип и достал из-под сермяги какую-то темную монету на черной веревке, поднес к губам и снова спрятал.

– Доброе дело совершил, татарву бил! Вот, сейчас меньше врагов у государя, Казань, Астрахань, земли ногайские его! Осталось крымцев побить, да и все, не будет боле врагов на юге! Эх, собралась бы такая же рать, как тогда, да на Крым. Пошел бы снова татарву бить, а?

– Ну уж нет. – Архип смахнул со стола какие-то крошки. – В новый поход не пойду. Не воин я, не мое это. Хватило одного! Вдоволь нагляделся! Для ратников доспехи, сабли, наконечники копий и стрел ковать могу! Но сам биться – нет-нет!

– Молод еще да крепок! Ну, Бог тебе судья, хотя и кузнецы для войны – дело важное. Я вот стар уже, меч с трудом в руках держу! Но, коли драться, с собою на тот свет точно нескольких заберу!

Долго еще говорили мужчины. Мефодий рассказывал о своей буйной молодости, о походах великого князя Василия, в которых довелось ему участвовать, о службе Адашевым и о горе, что свалилось на их семью. Архип же рассказывал о том, как ушел из Москвы и далее про жизнь новгородскую. Счастлив он с женой, хозяйка она. Благодаря этому и голод недавний смогли пережить. Бог и во время чумы обнес. Страшно было глядеть на все это, но смогли, пережили, выдюжили!

Единственное, что не нравилось Архипу в Новгороде – люди. Привыкли они к сытой и ласковой жизни за триста лет, когда Новгородом правило вече, для формальности позволяющее различным князьям править собой, а при удобном мгновении прогоняло их. И даже присоединение Новгородской республики Иваном Великим к Москве не изменило местных людей – всегда были они себе на уме. Жадные, алчные, корыстные, словно позабывшие о христианской добродетели, новгородцы чаще других подозревались в измене, пугала близость их территориальная к вечному врагу – Литве.

– Так коли тебе так не любо все здесь, уезжай, – пожал плечами Мефодий.

– Да куда уж. И хозяйство, и дом, и семья. Осели мы тут! На веки вечные…

Мефодия уложили спать на лавку, но недолго отдыхал он – покинул дом, пока еще все спали. Метель стихла, а значит, можно ехать. Одевшись в полусухие одежды свои, Мефодий оставил на столе несколько серебряных копеек и тихо вышел. Но Белянка сама проснулась, услышав, как скрипнула дверь.

Конь шарахнулся в темноте, не узнав хозяина.

– Ну-те! Отдохнул, животина? Поехали игумена искать, некогда на лавках почивать! – прошептал Мефодий, погладил коня по морде и начал выводить его во двор. Белянка уже отворила ему ворота. Попрощавшись с хозяйкой и поблагодарив своих спасителей за приют, Мефодий ловко вскочил в седло и отправился в путь.

Ему повезло, он застал Корнилия, когда тот вместе с братией уже покидал Новгород. Вид священнослужителя сразу располагал к нему – кротость, смирение и вместе с тем высокий ум и мудрость. Мефодий упал перед ним на колени, кланялся до земли и передал все то, о чем просил передать Адашев. Выслушав его, Корнилий дал поцеловать свою сухую руку и сказал грустно:

– Слышал я об этом. Слышал, что судили Сильвестра и Адашева безих ведома. Но Сильвестр уже пострижен в Соловецкий монастырь и не покинет его вплоть до своей смерти. И Макарий, наш великий митрополит, уже пытался спасти их, но даже он не смог ничего сделать. Боюсь, сын мой, ты ехал сюда зря…

– Может быть, что-то еще можно совершить? – Мефодий взглянул на него жалобно, глаза его покраснели от выступивших слез. Корнилий тяжело вздохнул и сказал:

– Мы едем в Москву сейчас. Поглядим, может, даст Бог, спасем очерненных. Езжай с нами! Путь неблизкий, да и тебе одному опасно по русским лесам ездить!

Вскоре Мефодий уже ехал рядом с санями игумена, в душе его пуще прежнего теплилась надежда, что еще можно спасти его несчастного Алешку…

Пока Мефодий ездил среди холодных лесов, в Москве, во тьме дворцовых покоев уже решалась судьба семьи Адашевых. Уже уличен Даниил в измене, пока Алексей томился в заключении, уже отправлены за ним государевы люди, чтобы доставить воеводу в столицу. Захарьины все еще опасаются этого «семейства изменников».

Данила и Василий Захарьины чаще переговаривались в самом дальнем уголке дворца, опасаясь, что их услышат. И с ними был духовник государя Андрей. Имея достаточное влияние на царя, он решил заручиться и поддержкой могущественных Захарьиных, чтоб когда-нибудь прийти к своей мечте – надеть рясу митрополита Московского…