Виктор Иутин - Кровавый скипетр

Пока шел суд над Воронцовым и определялась его судьба, Иоанн решил на некоторое время покинуть Москву. Он отправился в Троице-Сергиеву обитель на богомолье. Как раньше ездил он с матерью, теперь сам объезжал монастыри – хозяин земли Русской. Перед этим поручил Макарию спасти Федора Воронцова.

– Сбереги его, владыка. На тебя уповаю. Не дай им лишить его жизни. Близок он мне. Как и ты, – говорил митрополиту Иоанн со слезами на глазах. С улыбкой кивнув, Макарий перекрестил его, благословив в дорогу.

Вместе с Иоанном Шуйские отправили своих доверенных людей. «Чтоб ни на миг с государя глаз не спускать!»

Весело едут возки, поскрипывая. Листва деревьев, тронутая золотом осени, пестрила на холмах. Желто-красный ковер устилал жухлую траву, готовящуюся к зиме. Когда Москва осталась позади, возок, охраняемый всадниками, ехал мимо небольших селений. Крестьяне, увидевшие вереницу богатых повозок, тянущихся добротными, ухоженными конями, кланялись, падая наземь. Молча Иоанн наблюдал, как при виде его трепещет люд – с детьми бабы выбегали из домов, чтобы своими глазами узреть правителя, мужики бросали вилы, лопаты, поленья, падали на колени, крестились, что-то кричали. Кто-то бросился к возку, но сын боярский дернув крестьянину навстречу коня, резко остановился, загородив тому дорогу, и отогнал мужика плетью…

За поселком установлены колья, на которых насажены были трупы, и птицы уже облепили их, учиняя над ними свой пир. «Они еще и казнят без ведома моего!» – со злостью подумал Иоанн, двинув желваками…

Юношу тянуло к Троице-Сергиевой обители с неведомой силой, словно не княжеские хоромы, а это святое место было его настоящим домом. Когда-то его крестили в Троицком соборе, затем он часто с матерью бывал здесь. Вспомнив о ней, сердце мальчика тяжело заныло – как не хватало ему ласки, любви, заботы! Всего того, что давала ему мама. И лишь когда он слышал церковное пение, чувствовал запах ладана, слушал легкую тишину собора – князю было спокойно, хорошо…

Присев у гробницы преподобного Сергия, Иоанн начал молиться, закрыв глаза, прислонившись левой рукой к раке с мощами, а другой осенял себя крестом. Закончив молитву, он поцеловал раку, поднялся и, отойдя к стене, стал молча глядеть на иконы, скрестив на груди руки. Тяжела была его дума. Как опасался он, что Шуйские, пока Иоанна нет в Москве, казнят верного ему Федора Воронцова!

Но в Москву он не торопился. Это была не обычная поездка в монастырь. Иоанн знал, что пора приструнить Шуйских. Требовалось время, чтобы обдумать, как. Это словно почувствовали и противники Шуйских. Они ждали государя в Можайске, куда Иоанн отправился спустя несколько дней.

Когда был он на богомолье в Можайском монастыре, Иоанну шепнул старый боярин Иван Григорьевич Морозов, мол, дядья Глинские хотят встретиться с государем, да надобно так, дабы никто из людей Шуйских о том не узнал. Молодой монах встретил государя и, низко поклонившись какими-то тайными путями проводил в келью, где государь увидел своих дядьев – Юрия и Михаила Глинских.

– Здравствуй, государь наш, – поклонились они, – не гневайся, что далеко так позвали тебя. Не скакал ли кто следом за тобою?

– Нет, – ответил Иоанн. – Я бы увидел…

– Это хорошо. А то сам знаешь, что может быть, если Шуйские узнают о нашей встрече, – взволнованно говорил Михаил, – нас из Москвы князь Андрей выгнал, сказал, что, коли мы нос свой туда сунем, не сносить нам своей головы.

Иоанн молча слушал, как дядья по очереди, перебивая друг друга, жаловались на свою тяжелую долю, что обращались с ними, словно они не родственники великого князя, а последние холопы, что нет мочи сидеть в далекой деревне, что бабушка государя Анна Глинская слезно желает видеть своего внука, что сердцу ее неспокойно.

– Мы-то думали, что Дмитрий Бельский, когда займет место брата своего покойного, возьмет власть в свои руки, – с сожалением говорил Юрий, – а он и слова вымолвить не может, просто в думе сидит и молчит. Это лишь потому, что князь Андрей ему там сидеть позволяет!

– Тебя-то он как? Не притесняет ли? Не обижает? – озабоченно спросил Михаил.

– Надоел, черт, – фыркнул Иоанн, скрестив на груди руки, – была бы воля – сам бы избавился от него…

Михаил и Юрий переглянулись и кивнули друг другу.

– Так вот и должна быть лишь твоя воля! Ты государь! Прояви себя! – настаивал Михаил. – Сделай так, дабы никто из них не смел и слова сказать после! Ты же великий князь! Но пользуются изменники юностью твоей, безнаказанно грабят землю твою, монастыри же пустеют, как только запускают в святые владения они свои хищные лапы! Кровь проливают подданных твоих, казнят невиновных!

– Пора вооружиться мужеством и крепким словом! А там и мы тебе поможем, – добавил Юрий, глядя племяннику в глаза. Иоанн задумался, сдвинулись его брови.

– Но как мне вернуться сейчас в Москву? Я не готов…

– А ты не торопись туда. Езжай, как будешь готов, – шепнул Михаил. – Подле тебя всегда будет в поездке Иван Григорьевич Морозов, верный тебе и нам боярин! Пусть Шуйские думают, будто он их волю выполняет. А ты во всем слушай его. Он старый и мудрый. Теперь уезжай обратно. И помни, Иван, будь осторожен!

Великий князь вернулся в Москву, когда кончилась осень. В Кремль въезжал он верхом. Его конь копытами раскидывал брызгами только что выпавший снег.

Красные башни Кремля, во многих местах облупившиеся, грозно возвышались на фоне тяжелого серого неба. Иоанн, вскинув голову, с тоской поглядел на них и круживших над ними черных ворон – кажется, пока тут засели Шуйские, он все здесь возненавидел. Унылыми казались и потускневшие соборы, и слободки под стенами Кремля, и заснеженные, обезлюженные, грязные улицы.

Бояре и придворные встречали Иоанна с поклоном. Был среди них и Андрей Шуйский. Позади него стояли остальные Шуйские.

– С возвращением, великий князь, – сказал Андрей Михайлович, с улыбкой глядя на юношу. Иоанн пристально смотрел на него, ожидая поклона. Но князь не поклонился.

– Ну что, не серчали здесь без своего государя? – спросил юноша, слезая с коня.

– В надежных руках оставил ты Москву и державу свою! – уверил его с улыбкой Андрей Михайлович, сложив руки на своем округлом животе. Словно нарочно, взгляд Иоанна останавливался на всем дорогом, что было надето на князе – на драгоценных перстнях, золотой цепи, великолепных кожаных сапогах.

«Все наворовал, ирод», – думал он тут же. А Шуйский нагло улыбался ему.

– Что с Воронцовым решили? – спросил Иоанн, отдавая поводья конюху.

– По просьбе твоей оставили мы его в живых, – надменно отвечал Андрей Михайлович, – и по настоянию митрополита, защищавшего его на суде. Но отправили мы его в Кострому. Нечего ему в Москве делать!