Виктор Иутин - Кровавый скипетр

– Здравствуй, отец наш, государь! Бьем челом тебе! Будь милостив, выслушай нас! Шли за тобой мы, дабы заступничества твоего сыскать!

– Говорите, – повелительным тоном сказал Иоанн. Старик упал на колени, снял шапку и взглянул на юного правителя своими выцветшими голубыми глазами. Рассказал он ему о том, что мужикам не хватило провизии, запасы исчерпаны, а крымского войска все не видать и бог знает, когда им можно будет вернуться в свой родной Новгород. Просили обеспечить припасами, дабы мужики не голодали.

– Стало быть, все из Новгорода? – вопросил Иоанн.

– Все, великий государь.

– Вы, новгородцы, всегда скупостью своею славились, – отвечал с пренебрежением Иоанн, затем повернулся к своим дворянам. – Эй, молодцы, уведите их обратно, дабы на глаза мне не попадались!

Всадники окружили опешивших пищальников, Старик, прижав шапку к груди, беспомощно оглядывался. Иоанн же с некоторыми дворянами тут же умчался, так и не став далее слушать челобитчиков. Заговорили встревоженные голоса:

– Как же так? Что ж делается-то? Государь?

Дворяне принялись стегать пищальников плетьми:

– Давайте! Вперед! Ну?

Разозлились мужики, схватились за сабли, ослопы, вскинули пищали. Начали брать дворянских коней за уздцы и отталкивать их от себя.

– Что ж мы, столько шли сюда, а вы нас, как скотов, к посаду поведете?

Замахнулся один пищальник ослопом и со всей мочи опустил ее на голову одного из дворян. От удара упал и сам конь, – животное тут же вскочило на ноги, а дворянин с размозженной головой так и остался лежать в траве. Это было сигналом к началу атаки. Вот еще один дворянин сбит ослопом с седла, другого стащили с коня и добили уже на земле. Старик пытался остановить это безрассудное действо, но один из дворян рубанул его саблей по голове.

Дворяне же отъехали от пищальников для обороны. Те уже приготовили пищали, послышались оглушительные выстрелы, густой белый дым тут же разлился по полю. В ответ полетели стрелы, скосившие двух человек. Завязался непродолжительный бой, в котором пищальники одержали верх – немногочисленные уцелевшие дворяне тут же ускакали вслед за великим князем.

– Драпайте отсюда, псы! – кричали им вслед. – Да великому князю передайте, что не пустим мы его по этой дороге в Коломну! Стоять тут намертво будем!

Нагнали дворяне Иоанна, когда он возвращался обратно. К седлу его были привязаны убитые на охоте зайцы. Увидев потрепанных своих дворян, был в изумлении.

– Не вели казнить, великий государь! – сказал один из них. – Делали мы все, как ты приказал, да начали противиться они, с ослопами и пищалями на нас пошли! Дорогу перекрыли на Коломну, говорят, намертво встанут там, пока не заговоришь с ними!

Глаза Иоанна тут же вспыхнули, белый жеребец его начал кружиться, словно чувствуя гнев хозяина.

– Поедем окольными, значит! Эй вы, двое, – вызвал он двух дворян, – скачите в Москву к дяде моему Юрию Глинскому, велите явиться ко мне! Чую измену!

Два всадника ускакали к дороге на Москву, а сам великий князь в окружении стражи пошел через леса, чтобы попасть в Коломну…

Но недолго простояли пищальники на Коломенской дороге. Прибывший Юрий Глинский тут же велел войскам их разогнать, многих побили, единицы ушли в леса. Троих же схватили. Для их допроса из Москвы призвали дьяка Василия Захарова.

Руки заключенных, стоящих босиком на холодном земляном полу, были стянуты назад. Веревки от рук тянулась к потолку, через балку, и оттуда свисали вниз.

Дьяк поклонился князю, но Глинский, наклонившись над Захаровым, прошипел ему злобно:

– Пытали их?

– Зачем же пытать их? – возразил дьяк. – Сами сказали, как есть! Сказали, мол, пришли они к государю, били челом и…

– Замолчи! – вспыхнул Глинский схватив дьяка за его кафтан и притянув к себе. – А теперь слушай сюда…

Он с недоверием покосился на заключенных, но те даже не смотрели на князя – безучастно глядели перед собой, измученные, разбитые, жалкие…

– Напишешь в бумагу с допросом, что подучили новгородских пищальников к этому сопротивлению бояре Воронцов Федька с сыном и племянником. Да был с ними воевода Кубенский!

Лицо дьяка испуганно вытянулось.

– Но как же? Зачем? Ведь я…

Глинский схватил его за бороду и пригнул к самому столу:

– Ежели не послушаешься – отправишься на южные границы, татар усмирять. Хотя нет. В монастырь! Сгниешь там, как последняя падаль!

Злостно оттолкнув Захарова, Юрий Глинский подошел к привязанным пищальникам. На его широком массивном лбу выступили крупные капли пота. Он схватил висящую перед ним веревку и потянул вниз. Тут же один из пищальников взмыл над полом и повис у потолка. Его страшный крик не смог заглушить хруст разрывающихся суставов и ломающихся костей.

– Пытай их! Вот так! – приказывал Глинский и все тянул и тянул веревку вниз, после чего отпустил, и еще стонущее, едва дышащее тело рухнуло на пол.

– Не дай им выжить…Чтобы ничего они не смогли сказать! Чтобы государь узнал обо всем из твоей бумаги! Понял меня? Сделаешь – озолочу! Ослушаешься – монастырскую келью мы тебе подберем – похолоднее да потемнее…

Сказав это, Глинский вышел из темницы. Захаров, поглядев куда-то вверх, перекрестился и тут же велел позвать палача…

– Как смели они?! Как смели пойти против меня?! Я правитель! – кричал взбешенный Иоанн, широким шагом меря свой просторный походный шатер. – Все, что я для них сделал… И что в ответ? Научили пищальников против государя своего пойти!!

Верный Адашев появился в шатре, но остолбенел, увидев взгляд Иоанна, и тут же исчез, услышав государев истошный крик:

– Прочь!!!

Глинский стоял у государева кресла, сложив руки за спину – даже он вздрогнул от крика Иоанна. Вскинул глаза – племянник был страшен: ноздри раздувались, как у бешеного быка, глаза налились кровью, рот искривлен судорогой.

– Все верно, великий князь, верно! Ироды! Нет им прощения, – склонив голову, с сожалением говорил Юрий Глинский. – Не гневайся, государь!

Иоанн с перекошенным от ярости лицом бросился к дяде, пронзая его насквозь своим страшным взглядом, и спросил:

– Не врут ли они? Может, клевещут на Воронцовых? Где эти пищальники?

– Не вели казнить. – Глинский упал на колени. – Перестарались палачи твои, так злы были на преступников этих, что силушки не рассчитали. Умерли они все до единого. Ничего не скажут они больше! Все, что успели сказать – ты прочел в бумаге…

Грудь Иоанна высоко и часто вздымалась, на лбу выступили вены, глаза, широко раскрытые в ярости, наливались кровью.

– Схватите Воронцовых и Кубенского. Под стражу! Я лично хочу говорить с ними. Хочу в глаза посмотреть тем, кто с жадностью впитывал мою любовь, а после ответили злом…