Виктор Иутин - Кровавый скипетр

– Государь! – вскочил тут же Глинский. – Не стоит тебе говорить с ними! Изменники есть изменники! И глядеть на них нечего…

Иоанн шагнул дяде навстречу, раздраженно вглядываясь в его лицо.

– Я приказываю! Я – государь!

Глинский покорно склонил голову, проговорив:

– Твоя воля, великий князь…

И когда Иоанн повернулся к нему спиной и вышел из шатра, еле слышно Глинский прошипел, злостно глядя ему вслед:

– Щенок… Не вырос еще повелевать…

Словно опасаясь лишних слов, которые смогут раскрыть заговор Глинских, он увязался за государем. Иоанн же, пройдя в темницу, повелел позвать лишь одного из четверых арестованных – Федора Воронцова. Тут же его привели – связанного, забитого. Глаз его заплыл от свежего синяка, из рассеченной брови сочилась кровь.

– Государь, – жалобно протянул узник, но стражник толкнул его на пол, гаркнув:

– На колени перед государем!

Воронцов встал на колени, сцепил у груди скованные кандалами трясущиеся руки. От их тряски звенели цепи.

– Покайся предо мной, Федор! – властным тоном потребовал великий князь. – Покайся, что решился на великий грех, затеяв против меня крамолу среди пищальников.

Глинский глядел то на измученного Воронцова, стоящего на коленях перед Иоанном, то на своего племянника.

– Чиста пред тобою моя душа, великий государь, – не поднимая головы, отвечал Воронцов. – Всегда был верен тебе и любил тебя сильнее детей своих, ибо мне ты сам был, словно родное дитя…

– Замолчи! – закричал Глинский с выпученными глазами. Он так боялся, что трогательные слова Воронцова растопят сердце юного великого князя, потому кинулся к племяннику, схватился за рукав его кафтана:

– Нарочно лестные слова говорит тебе он! Не слушай его, великий князь! Лукавый он! – и, снова повернувшись к Воронцову, прошипел. – Замолчи, пес! Замолчи!

– Ты сам во всем признался при допросе, – словно не замечая беснующегося дядю, продолжал Иоанн. – Или ты намерен обвинить верных мне людей во лжи?

Воронцов поднял голову, в глазах его блеснули слезы.

– Твоя воля, кому верить. Но каяться мне не перед чем. Ни разу не обманывал тебя, и теперь…

– Лжешь, собака! – закричал Глинский. – Снова лжешь! Сколько преступных злодеяний было совершено тобою! Все обвинения ты признал правдой! Не смей лукавить сейчас!

– И теперь не обманываю! – продолжал Воронцов. – Никогда против тебя не помышлял дурного. Знай это. А коли решил казнить меня, так отдам жизнь свою в руки твои. А ты помяни потом мою душу. Вдруг вспомнюсь тебе!

Иоанн долго глядел молча на опального боярина, затем, развернувшись, вышел из темницы. Глинский последовал за ним.

– Какова твоя воля будет, великий князь? – согнувшись, как жалкий раб, шел возле племянника Юрий, словно почувствовав в его величественном молчании неведомую силу правителя. Но Иоанн, и ему ничего не ответил, зашел в свой шатер, велев никого к себе не пускать. Лишь вечером он подписал Федору и Ваське Воронцовым, а также воеводе Ивану Кубенскому смертный приговор. Сына же Федора, Ивашку, великий князь, помня старую дружбу, велел отослать на южные границы государства. Был отправлен в ссылку еще один боярин – Иван Челяднин, сподвижник Воронцова. Но он еще проявит себя в тяжелые годы правления Иоанновы…

Их казнили перед всем войском на следующее утро. Стояла невыносимая жара. Радостно щебеча, над безмолвным лагерем летали птицы. Свежий ветерок, обдавая прохладой, шумел травой и листьями зеленых деревьев. Кое-где пробежал шустрый заяц.

Плаху установили прямо напротив государева шатра. Палач стоял рядом, опершись на свой тяжелый топор. Привели сразу троих. Ничто так не пугает человека, как вид ожидающих его мук.

– Пустите к нам хоть отца духовного, исповедоваться пред смертью лютой! – громким басом проговорил Кубенский, бесстрашно глядя на палача. Но тот безмолвно схватил Федора Воронцова и подвел к срубу. Иоанн проявил к нему свою милость за былые заслуги – не дал увидеть ожидавшие боярина муки. Федор даже не успел перекреститься. Лишь в последний момент он заметил, как из шатра вышел сам Иоанн, поглядеть на казнь.

Раздался глухой удар топора, и мощные струи крови хлынули на землю, а голова казненного откатилась чуть ли не к ногам великого князя. На лице казненного так и застыла печать ужаса – выпученные глаза, перекошенный рот. Иоанн смотрел на отрубленную голову и видел, как вытягивается лицо и бледнеет, затем глаза сами закрылись и не открывались больше. Когда поднял государь свой взгляд, палач уже заносил топор над Кубенским. Второй удар – и голова с густой седой бородой упала в траву, с громким плеском и журчанием вылилась из раны кровь внука Ивана Великого…

Последним казнили Ваську Воронцова – того, кто хладнокровно выполнял различные указания великого князя. Может, вспомнил он в тот момент убитого им недавно Мишку Трубецкого? Увидев слезы в глазах Васьки, Иоанн отвернулся и начал заходить в шатер. За спиной он услышал, как истошно закричал младший Воронцов, когда его уложили на залитый кровью сруб. Третий удар топора оборвал этот крик.

Воины, следившие за казнью, молча перекрестились…

Спустя какое-то время после этих событий пищальники перестанут существовать как род войск. Но их место займут иные воины – стрельцы, составляющие первое регулярное войско в России…

1547 год

Уверенный и сильный голос юного правителя, отражаемый эхом под крестовыми сводами Грановитой палаты, пристально слушали бояре, сидя по бокам от него. Тут же был и митрополит Макарий, который, стараясь скрыть счастливую улыбку, с гордостью глядел на великого князя, сидящего на троне в красном углу.

– Уповая на милость Божию и на святых заступников земли Русской, имею намерение жениться: ты, отче, благословил меня. – Иоанн взглянул на Макария и снова сел в кресле прямо. – Первою моей мыслью было искать невесты в иных царствах, но, рассудив основательнее, отлагаю сию мысль. Могу не сойтись нравом с иноземкой: будет ли тогда супружество счастьем? Желаю найти невесту в России, по воле Божией и твоему благословению, кроме того, еще до своей женитьбы желаю исполнить древний обряд предков и венчаться на царство.

Иоанн обвел присутствующих довольным взглядом и добавил:

– По примеру наших прародителей и сродника нашего, князя Владимира Всеволодовича Мономаха, решился принять я царский титул, который не решались принять мои предшественники!

Бояре одобрительно загудели, восхищаясь своим юным правителем. Наконец сбросившая оковы татарского ига объединенная Русь встанет вровень с европейскими державами, наречется полноправной наследницей погибшей Византии по вероисповеданию и государственному устройству. Царский титул возвысит юного государя над его подданными, сделает его власть над ними неограниченной, и правители Европы наконец также вынуждены будут считаться с поднимающей голову Россией! Потомки удельных князей Рюриковичей, ставших давно боярами великого князя Московского, теперь навсегда отдалялись от трона, от власти. Как колосс, как божество вознесется он над ними, и далеко не всем нравилось окончательно превращаться из родовитых князей в государевых «холопов». Но все это было неизбежно – путь России уже был определен свыше…